Рассказ №0490 (страница 7)

     Второе отделение авангардного спектакля под названием "Безумству сексоголиков поем мы песню" заканчивается, как и полагается, быстрее первого. Смутное внутреннее беспокойство в душе - от предчувствия предстоящего покаяния и во влагалище - от непривычной формы и поведения пениса, обе "наездницы" обрушивают на измочаленных"скакунов" максимум усердия, стремясь любой ценой и как можно быстрее достичь вершины. И это им удается до смешного легко.
     Даже не насладившись кайфом в полной мере, обе с нескрываемым облегчением спрыгивают с пенисов, торчащих как варварские орудия пыток, и суетливо поправляют юбки с видом слегка нашкодивших воспитанниц монастыря. По правде говоря, к финалу представления я и сам теряю остатки склонности к вуайеризму и эксгибиционизму. Ситуация представляется мне уже в ином, совсем не веселом, свете. Так что из юных, но уже изрядно потрепанных недр девицы мой член выныривает как-то и скучно и грустно.
     Молодежь испаряется по-английски: сначала Она, гордо и не оглядываясь (секс еще не повод для знакомства), затем Он, вжав голову в плечи, смущенный и недоумевающий. Ева за скамейкой скачет на одной ножке, пытаясь одеть трусики: в зубах у нее уже зажата сигарета. Кое-как приведя себя в порядок, она просит тихо закурить. Два силуэта на заброшенной скамье, забрызганной свежей спермой, два силуэта, окутанные вечерними сумерками и дымом сигарет - чем не сюжет теперь уже для кисти Сёра.
     23.00. Не знаю, сколько на самом деле у человека дыханий, но у меня последнее. Я бреду домой, мечтая об одном, о спасительных стенах родной квартирки. Кажется до нее так далеко: грязный, заплеванный, загаженный собаками и пьяницами двор, ступеньки лестницы, подъем в лифте... При одной мысли о замкнутом вонючем пространстве кабинки лифта, мне становится нехорошо. Вряд ли удастся подняться в одиночестве без тягостного эскорта какой-нибудь замученной постылой службой угрюмой личности. То, что наши замученности будут необычайно схожи, кажется мне тошнотворной гнусностью.
     Я нерешительно переминаюсь с ноги на ногу, пропускаю в подъезд одиноких, холодных, помятых людей, с которыми у меня нет никакого желания иметь ничего общего.
     И тут кто-то неудержимо веселый бросается мне на шею. Я едва не валюсь с ног. Кто-то завладевает моими губами. Кто-то ерошит мне волосы. Кто-то обладает выдающимся бюстом и значительным ростом, что не только не радует меня, но и мало что проясняет: среди моих подруг крайне ограничено количество малорослых женщин с неразвитой грудью. Мои несчастные обонятельный рецепторы, отупевшие от дневной круговерти запахов, вдруг взбадриваются и преподносят неожиданный подарок. Идентификация женщины успешно завершена: тончайший аромат невыразимо французских духов сопряженный с флюидами вечной жизненной радости может сопровождать только единственную. Передо мной мой музыкальный наставник, моя вечная любовь, моя благословенная Инга Васильевна.
     Облегчение, которое засияло в моих глазах, ей вряд ли понятно. Я просто хорошо помню, что эта роскошная женщина не страдает бешенством матки. В любое другое время я не посчитал бы сей факт за достоинство, но только не сейчас.
     Ей не понятно мое состояние, но она его хорошо чувствует. И этого достаточно. У меня нет сил говорить - она не удивлена. У меня нет желания воспринимать чужую речь - ну и хорошо. Помолчим. Посмотрим друг другу глаза. Не так уж важно понимать, главное - чувствовать. И мы смотрим друг другу в глаза, испытывая легкое блаженство, о которой так хорошо спел неподражаемо вертлявый Принс "Ooh We Sha Sha Coo Coo Yeah", что по-русски означает "Лучше всяких слов порою взгляды говорят". Пошло, но зато сентимета-а-ально.
     Мы поднимаемся в лифте, держась за руки, как малые дети.
     Входим в ее квартиру (при чем она не подозревает, что я вошел сюда уже дважды за день; жаль, что это не река), обмениваемся необязательными фразами, совершаем бесцельные движения, делаем бессознательные жесты, и я чувствую, как становлюсь легче, прозрачнее, становлюсь чем-то средним между воздухом и музыкой, наверное, таково обычное состояние ангела небесного.
     Мы сидим при свечах и слушаем Малера (девятая симфония, блеск!). Конечно, мы могли поговорить о Верлене, Верхарне, Рильке, Рембо и Бодлере - о! поэзия наша излюбленная тема в перерывах между любовью и любовью. Но сегодня у нас нет желания бродить по кладбищу слов и сравнений, мы просто сидим при свечах, потягивая из хрустальных бокалов терпкое вино магического пурпурного цвета, и слушаем Малера.
     Впрочем, кроме музыки великого композитора мы прислушиваемся еще и к друг другу. Мы способны общаться мыслями, не высказанными вслух. Сначала чуть слышно пробиваясь сквозь мощные слои симфонизмов, затем все явственней пробивается ко мне внутренний голос Инги, вкрадчиво-обходительное сопрано, принимая на себя ведущую партию симфонии - удивительное дополнение, против которого не стал бы возражать, я думаю, сам автор.
     
     - Ты сегодня неразговорчив. Ты что, мне не рад?
     - Прости. Я всегда рад тебя видеть... И слышать. Даже не знаю, что мне приятнее. Такчудно на тебя смотреть. И обонять. И осязать.
     - Я люблю, когда ты говоришь. Мне приятно тебя слушать. Не знаю лучшего собеседника, чем ты.
     - Ты мне льстишь.
     - Ни чуть... Был трудный день?
     - Да очень насыщенный... умственной работой.
     - Обманщик. Знаем мы вашу умственную работу. Скольких женщин ты сегодня осчастливил? Двух? Трех? Сотню другую?
     - Не знаю, не считал, но по обывательским меркам достаточно, по меркам царя природы, готовящегося к прыжку, наверное, нет.
     - Сколько же тебе достаточно женщин?
     - О, я максималист. Меня устроят только все женщины мира.
     - Ты не максималист. Тыпсихопат. Ты монстр.
     - Согласен. Еще обожаю, когда меня называют тварью. Это слово пахнет адом, а наслаждение, как тебе известно, рожденоадскими силами.
     - Не строй из себя философа-романтика. Тем более, что не способен понять такую простую вещь: что познать до конца одну женщину - значит познать всех женщин.
     - Неплохая сентенция. Ничуть не хуже такой: познать всех женщин - не означает познать суть даже одной женщины. Дело не в знании, я давно смирился с непознаваемостью этого мира. У каждого из нас в голове свой блоу-ап , но кто умеет его разгадать? Все, что меня по-настоящему волнует - любовная гармония тел, познаваемая через личный опыт. В каждом случае я получаю различные результаты.
     - По-моему, ты придумываешь их сам, витаешь в мире сексуальных иллюзий. Результаты, если и отличаются, то не намного. Анатомически - что ж поделать - все женщины одинаковы, у всех вдоль, а не поперек.
     - Оригинальная мысль, хотя я и немного шокирован еегрубой объективностью, учитывая вашу деликатность, Инга Васильевна. Конечно, мы все рабы физиологии, но телесное в сексе, при всей его главенствующей роли, еще не все. Тело задает ритм, пульсацию, бит. Душа направляет мелодию. Фантазия плетет нескончаемую паутину гармоний. А сколько нюансов, сколько прозрачных воздушных арок неизвестного, непознанного происхождения! Пока я жив, я не могу отказаться от этого упоительного волшебства. Я трахаю, следовательно, я существую.
     - Оригинальная мысль, хотя я и немного шокированаее циничностью, учитывая твою воспитанность.
     - Лучше и правдивей не скажешь. Я раб женского оргазма, ничтожный в сравнении с ним. Помнишь у Лоуренса: мужчина, занимающийся сексом смешон. Конечно, ведь о его удовольствии и говорить-то нельзя без смеха. Я орудие женской услады и счастлив этим. Надеюсь, этим и отличаюсь от основной массы самцов, для которых все наоборот: женщина - аппарат для удовольствий, этакое самоходное влагалище.
     - Ты сегодня циничен как никогда.
     - Извини, я, действительно, немного утомлен...Возможно, ты права, я беру на себя слишком много.
     - Ты не учитываешь главного: секс - занятие для двоих, и успех одинаково зависит от обоих. Ты просто чересчур возвеличиваешь свою роль. Неужели у тебя никогда не бывало срывов?
     - Сколько угодно... Может быть, я, действительно, болен манией величия?
     - Вот видишь! Давно пора успокоиться. Все, что можно, ты уже доказал. Лучшего любовника не сыщешь во всей округе.
     - И в мире.
     - Кроме мании величия, у тебя на лицо еще и синдром сверхчеловека.
     - Кстати, я давно хотел попросить у тебя Ницше на денек. Хотя бы первый том.


Страницы: [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ]

Читать также: