 |
| |
| | - Когда мы легли, она обцеловала меня, а когда я возбудился, сама села на моего сторчка. Двигаясь на мне, она учила меня. Она показывала, где я должен держать руки и, что ими делать, как целовать соски. Смочив палец она стала легонько вставлять его мне в попку и попросила меня делать тоже самое. Потом она задвигалась быстрее и кончила. Я не помню своих ощущений, но кончить я не смог. Она сползла с меня и ртом закончила наш первый сознательный акт. С того времени мы иногда занимаемся этим, когда мужчин нет дома. Обычно все начиналось с массажа спины. Она объясняла мне откуда и для чего берется сперма и своим языком объ ясняла строение и назначение как женских так и мужских органов. | | |
| |
|
| |
| | Они настолько нежно приступали ко мне, обследуя каждую деталь моего тела, что к тому моменту, как они разделись я была абсолютно голая. Я сосала два члена одновременно и по-очереди (никогда не думала, что в мои губки может поместиться сразу два члена), они вылизывали меня всю - спереди и сзади, моя грудь переходила из одной руки в другую... Я изнемогала и хотела ответить им тем же наслаждением, какое дарили они мне. Ребята не торопились входить в меня, но я не выдержала и сама попросила их об этом. | | |
| |
|
| |
| | Под столом было страшно. На балконе был слышен звон битых банок, и, казалось, что Павлу ничего не стоит выбить стекло и проникнуть в квартиру. Это были не евроокна и разбить стекло было очень легко. А можно было и не разбивать, а отжав деревянные рейки аккуратно выставить оконные стекла. Но для Павла эта символическая преграда оказалась непреодолимой. Он ходил по балкону, светил фонарем, стучал в окно, скребся и иногда что-то бормотал, но этим все и ограничивалось. | | |
| |
|
| |
| | Помедлив, я покорно направилась в чулан сама. Совсем не такой представляла я встречу с моим парнем. Сейчас он увидит меня и сразу же узнает, что я бью посуду взаправду, а не для выяснения отношений. Станет ли Оля меня наказывать в его присутствии, размышляла я. В чулане никого не было. Мне стало очень больно, причём я вдруг осознала, что эту боль я ощущаю уже некоторое время. Саша! Где он? Я выскочила в коридор; мои мысли путались, я не могла составить себе никакого плана действий.
Девочка пробегала с подносом, я на автопилоте спросила её:
- Где Саша?
Возвращаясь ныне к этому вопросу, я удивляюсь: ну откуда бы девочке знать, что за Саша, и кто я такая, и где он может быть.
- Сашу дядя Джон увёл в спортзал.
У меня реально болело сердце, я не могла тогда даже внятно сформулировать себе, что это я "беспокоюсь о Саше". Мне хотелось оказаться с ним рядом, вот что! Всё остальное не имело никакого значения.
Я вышла через запасной выход, около кухни, в сад. Он ослепил меня своей красотой и ароматом, но это было несущественно; мне требовались красота и аромат моего парня.
Я пробралась узкой аллеей, отводя от лица тисовые ветки, к бассейну и свернула к гардеробу, за которым, как я предполагала, размещался спортзал.
Так и есть: пройдя мимо шкафов раздевалки, я вступила в пустой спортивный зал с раскрашенным деревянным полом. В углу была дверь, как я понимаю, нечто вроде тренерской. Я обошла стопку матов и рванула дверь на себя.
Саша был привязан скакалками к чёрному кожаному коню, а дядя Джон был без трусов. Он смазывал свою маленькую письку прозрачным гелем из флакона, который он встряхивал и рассматривал на свет.
Уважаемая Мария Валентиновна! Отдаю себе отчёт, что надоела Вам уже со своими цитатами из речей мальчиков. Всё-таки позвольте мне в завершающей части сочинения привести ещё одну, Сашину:
"Женька, ты такая вбежала в тренерскую и с порога ударила по мячу; забила Джону гол. Отбила педерасту хуй."
Неужели события развернулись столь стремительно? Мне казалось, что я вначале осмотрелась в помещении, затем, поразмыслив немного, составила план действий.
Дело в том, что я ненавижу баскетбол; вздорное изобретение люмпенов; к тому же у меня все пальцы выбиты этим жёстким глупым мячом, которым нас заставляет играть на физкультуре наш физрук Роман Борисович.
Поэтому оранжево-целлюлитный мяч у входа в тренерскую как нельзя лучше подходил для выплёскивания моих эмоций: дядя Джон собирался сделать с Сашей то, что Саша сделал со мной!
Я была поражена. Как можно сравнивать Джона и Сашу! Саша - мой любимый, а Джон? Как он посмел сравниться с Сашей? С чего он взял, что Саше нужно то же, что и мне?
Я пнула мяч что есть силы. Хотела ногой по полу топнуть, но ударила по мячу.
Мяч почему-то полетел дяде Джону в пах, гулко и противно зазвенел, как он обычно это делает, отбивая мне суставы на пальцах, и почему-то стремительно отскочил в мою сторону.
Я едва успела присесть, как мяч пронёсся надо мной, через открытую дверь, и - по утверждениям Саши - попал прямёхонько в корзину. Стук-стук-стук.
Вообще я особенно никогда не блистала у Романа Борисовича, так что это для меня, можно сказать, достижение. От значка ГТО к олимпийской медали.
Дядя Джон уже сидел на корточках, округлив глаза, часто дыша. Его очки на носу были неуместны.
Я стала отвязывать Сашу. Это были прямо какие-то морские узлы.
В это время в тренерскую вбежала Оля и залепила мне долгожданную пощёчину. Вот уж Оля-то точно мгновенно сориентировалась в ситуации.
Одним глазом я начала рассматривать искры, потекли слёзы, я закрыла его ладонью, а вторым глазом я следила за схваткой Оли и Саши.
Спешившись, Саша совершенно хладнокровно, как мне показалось, наносил Оле удары кулаками. Несмотря на то, что он был младше и ниже ростом, он загнал её в угол и последним ударом в лицо заставил сесть подле завывавшего Джона.
Я уже не успевала следить за своими чувствами: кого мне более жаль, а кого менее.
Саша о чём-то негромко беседовал с обоими.
- Вам что же, ничего не сказали? - доносилось до меня из угла. - Вас не приглашали на ночной совет дружины заднефланговых?
"Не приглашали" , подумала я, "да я бы ещё и не пошла; дура я, что ли; ночью спать надо, а не шляться по советам."
Мне вдруг захотелось спать, я начала зевать. Возможно, по этой причине дальнейшие события я помню, как во сне.
Дядя Джон, вновь прилично одетый и осмотрительно-вежливый, вновь сопроводил нас, широко расставляя ноги при ходьбе, до гардероба, где в шкафчиках висела наша одежда, с которой начались наши сказочные приключения.
Для меня-то уж точно сказочные.
Я с сожалением переоделась, Саша с деланным равнодушием.
Обедали мы уже в лагере, Саша в столовой степенно рассказывал своим друзьям о кроликах и о том, как фазан клюнул меня в глаз. Я дождалась-таки его ищущего взгляда и небрежно передала ему хлеб. Он сдержанно поблагодарил и продолжил свою речь; но я заметила, что он был рад; он улыбнулся! Он сохранил тайну.
Я планировала послесловие к моему рассказу, перебирая черновики, наброски и дневники на своём столе, но звонкая капель за окном вмешалась в мои планы, позвала на улицу.
Я понимаю всецело, Мария Валентиновна, что звонок для учителя, но разрешите мне всё же дописать до точки и поскорее сбежать на перемену; перемену мыслей и поступков, составов и мозгов, и сердечных помышлений и намерений, а также всяческих оценок. | | |
| |
|
Рассказ №5579 (страница 2)
Название:
Автор:
Категории:
Dата опубликования: Суббота, 30/10/2004
Прочитано раз: 38786 (за неделю: 10)
Рейтинг: 87% (за неделю: 0%)
Цитата: "Иван Степанович тщательно проверил содержимое каждого холодильника, затем закрыл их всех, постоял минуту и полюбовался всей своей проделанной работой, сверил перед уходом показания термодатчиков, прогремел ключами в замочной скважине и ушёл к себе в комнатку, чтоб и дальше продолжать охранять сны и покой умерших, ведь он сторож в морге, а это как-никак обязывает его ко многому...."
Страницы: [ ] [ 2 ]
Помучившись немного, у него получилось, он поставил её на колени и развёл ноги немного в стороны. Он облизал себе указательный палец и ввёл ей в анус, и долго он двигал им, потом долго целовал ей ягодицы и лизал зад. Наконец он задвинул ей, двигая членом взад и вперёд, лаская руками грудь с торчащими от возбуждения сосками, в скором времени кончил.
Он напоследок поцеловал её в жаркие губы и пожелал спокойного сна и удачи, после того, естественно, как вновь согнул её поддающееся тело в горизонтальное состояние. Оператор уже весь вспотел от гробовой сцены любви, но отснятый материал вкушал большое небедное будущее, что радовало его. Герой-любовник же оделся, накрыл её, забрал себе отснятую кассету и они направились к выходу, вон из загробного публичного дома.
Иван Степанович же погладил её по головке, поправил волосы, чмокнул в лоб, как любящий отец, и задвинул её в камеру, где она пролежит до тех пор, пока не будет установлена причина её смерти, после вскрытия конечно... но мы то знаем, что она отравлена.
На следующее же утро Ивана Степановича подменил Анатолий Петрович, толстый лысый старикашка, но с другой оперы, в отличие от Ивана Степановича, он не насиловал трупы умерших, а продавал их органы, на всё у него была установлена стальная цена, тариф, и он тоже очень любил смерть, за то, что человек перерождается после неё, стоит на пути выбора для будующей жизни.
В его дежурство, днём, пришла бригада состоящая из студентов медицинских училищ, которым и предстояло произвести вскрытие трупа, во время которого часть из присутствующих потеряла сознание, другие еле сдерживали рвотные массы, кто тихо блевал в углу, а кто и хладнокровно орудовал скальпелем по смуглому телу Нины. Они копошились в ней, словно навозные черви, упорно ища что-то, потом вся бригада ушла, оставив вскрытое тело Нины на попечение Анатолия Петровича, который взял у неё всё, что было угодно его душе, затем он грубо зашил её.
Торговля органами приносила ему немалый доход, это была его прибавка к зарплате, причём прибавка не хилая. За время своей службы он уже успел сколотить себе не малое состояние, помог своим детям и внукам и помощь его была огромной и безграничной, такой же, как и чистая и безграничная любовь Ивана Степановича к мертвечине...
Вот уже и Иван Степанович вновь пришёл на работу, на ночную смену, и сразу же пошёл проведать свою дочь, увиденное потрясло его, но он знал, что в этих местах такое практикуется, он запречитал, обращаясь к всевышнему:
- О, Господи, почему всё так? Нет, нет! Доченька моя, что они сделали с тобой, ничего человеческого уже не осталось в людях, как собаки стали. Но ничего. Я спасу тебя. Тебе ничего больше не будет грозить, потому, что я люблю тебя, люблю, как никого в жизни, никого и никогда.
Иван Степанович гладит её по голове, поправляет на ней волосы, смотрит на большой неаккуратный грубый шов, делящий живот девушки на две половины, начиная от пупка и заканчивая грудью. А грудь её по-прежнему была прелестной и продолжала радовать его старческий взгляд своими нежными очертаниями...
Иван Степанович же обесточил все холодильники и начал выносить все трупы на улицу, складывая их в одну большую кучу. Запах смерти и трупного разложения летал по округе, приводя его в радость. А он всё продолжал выносить трупы, твердя лишь: " Я спасу вас, я спасу вас всех! ". Вот уже на запах падали стали сбегаться местные голодные собаки, которые оттаскивали от этой кучи куски человеческого мяса, они сжирали всё, пытаясь насытить своё брюхо. Иван Степанович не обращал внимания на собак, вот уже и выносит последнее тело. Затем он уходит...
Возвращается он с канистрой бензина в руках, которым он поливает кучу, состоящую из человеческих тел, и поджигает. Запах жареного мяса смешивается с запахом разложения, вонь стоит ужасная, но нет ему никакого дела до запаха, он идёт за последним телом, телом своей дочери, берёт его и идёт на кладбище, даром что оно близко находится. Вот он приходит туда и направляется к сторожу, охраннику порядка, тот изрядно выпил и от него сильно разит перегаром. Иван Степанович, держа на руках Нину Козлову, свою дочь, обращается к нему:
- Послушай, здесь есть, свежевырытые могилы?
- Да, есть...
- Пойдём, проводишь меня, надо вот, похоронить её.
- Ну уж нет, а вдруг ты её убил, а мне потом за это, знаешь что будет?
- Возьми вот и пошли, - Иван Степанович протянул сторожу вечно зелёные мятые бумажки, и они пошли, и скоро пришли, путь их не был долгим.
- Вот, - сказал сторож, - заброшенная яма, о ней даже никто не помнит, кроме меня.
- Так ладно, - ответил Иван Степанович и положил тело на землю, - пойдём за лопатами и гроб нужен, какой есть.
- Всё есть!
В скором времени они вернулись обратно, неся над головами гроб, в котором лежала единственная совковая лопата.
- Давай, опускаем его, - скомандовал Иван Степанович, после чего они опустили гроб в яму, где он со стуком ударился о мёрзлую почву.
Затем Иван Степанович опустил в него Нину, прилёг рядом с ней и велел, чтоб их накрыли крышкой, после чего было слышно только, как комки земли колотят о крышку гроба и воздуха становится всё меньше с каждой секундой. Но зато теперь Иван Степанович был спокоен. Сторож сверху продолжал их закапывать, а он только обнял свою Нину, поцеловал её в холодные губы и уснул с чувством выполненного долга, теперь он будет с ней, с ней навсегда, пока не потеряет сознание от нехватки воздуха, но разве это важно, ведь и на том свете он будет с ней, а ради этого и не страшно умереть такой героической смертью, которая настигнет старого, никому не нужного, моразматического старика...
Но зато сплетятся навеки их сердца и никто их не сможет разлучить.
А насытившиеся собаки тем временем мирно спали, переваривая у себя в желудках чьих-то отцов, матерей или сестёр...
Страницы: [ ] [ 2 ]
Читать также:»
»
»
»
|
