Рассказ №13937

     Напряженный, ало залупившийся член Расима, чуть вздрагивая, мелко дёргаясь от возбуждения, лежал вдоль живота... крупные яйца, обтянутые тончайшей - под цвет ануса - кожей, сместившись вверх, рельефно круглились по бокам у основания члена... промежность - расстояние от входа до мошонки - была выпукло напряжена... он, Расик, был готов, - Димка, устремив лицо между раздвинутых, разведённых ног Расима, коснулся языком одного яйца, затем другого... изнемогая от страсти, Димка провёл языком по набухшей промежности, по горячей мошонке, по стволу напряженно твёрдого члена, - Димкин язык медленно, любовно скользнул вдоль жаром налитого ствола Расимова пиписа...
     Головка члена, разделённая уздечкой на два округлых, сочно налитых треугольника, была липко-влажной, чуть солоноватой, - Димка прижал приоткрывшиеся губы к пламенеющей плоти, и язык его мотыльком запрыгал, затрепетал вверх-вниз по натянутой уздечке... у Расима от удовольствия, от наслаждения конвульсивно задёргались, зашевелились мышцы сфинктера... офигеть, как всё это было приятно! Невыносимо приятно - до ломоты в промежности, в гудящих яйцах... если б можно было сейчас представить в принципе невозможное, а именно: если б Димка по какой-то совершенно невообразимой причине вдруг захотел бы, решил бы на этом остановиться, всё прервать-прекратить - то Расим, наверное, стал бы сам упрашивать, умолять Д и м у, чтобы он, Д и м а, вставил в него пипис... таково было его, Расимово, возбуждение!
     Но в том-то и дело, что не было ничего такого в мире, что могло бы Димку остановить - отвратить от любимого Расика! Не было - в принципе! Оторвав свои губы от сочно налитой головки, Димка ликующим взглядом насмотрел Расиму в глаза... ему, бесконечно влюблённому Димке, всем пламенеющим сердцем хотелось, чтобы Расику - любимому Расику! - было так же упоительно хорошо, как упоительно хорошо было ему самому... потемнев от страсти, зрачки Расимовых глаза, устремлённых на Димку, агатово блестели - словно два сверкающих на солнце уголька!
     
     - Расик... - прошептал Димка, - Расик... я люблю тебя! - И тут же, быстро приподнявшись - оторвав голый зад от постели, Димка всем телом порывисто подался вперёд, чтоб прижать свои губы к губам Расима - чтоб ему, наивному Расику, не дать ничего ответить.
     
     А вазелин, между тем, нагрелся в тюбике - в Димкиной руке... и член у него, у Димки, уже был смазан - был приготовлен... оторвавшись от губ Расима, Димка приставил горлышко тюбика к анусу парня, возбуждённо лежащего на постели с ожидающе разведёнными, врозь расставленными ногами, - сдавливая пальцы, обхватившие тюбик, Димка медленно выдавил немного вазелина на коричневый небольшой кружочек... лёгким - нежным - касанием пальца Димка медленно заскользил по кругу, чувствуя, как под подушечкой пальца в тот же миг завибрировали, затрепетали мышцы пацанячего сфинктера...
     
     - Расик, приятно? - Димка вопрошающе посмотрел на Расима, одновременно с этим сверлящим движением пальца нежно водя-нажимая в самом центре коричневого кружочка... и хотя ему, то есть Димке, т а к никто никогда ещё не делал, всё равно вопрос этот был риторическим - можно было бы и не спрашивать! А с другой стороны... разве, когда любишь, не хочется лишний раз услышать голос любимого, подтверждающего даже вполне очевидное? Хочется... ещё как хочется, потому как любовь - это вовсе не "всунул-вынул", а это... это - всё! Causa efficiens - вот что такое любовь, если она, эта любовь, настоящая!"Расик, приятно?" - спросил Димка, хотя мог бы об этом не спрашивать...
     
     - Да! - отозвался чуть слышно Расим, глядя Д и м е в глаза - ни на миг не задумавшись, что ответить... всего сутки назад, отдаваясь Д и м е - подчиняя волю свою воле, желанию Д и м ы, он, Расим, думал, и даже не просто думал, а был в тот момент убежден, что утром им будет стыдно... он так и сказал: "завтра нам будет стыдно"; а теперь он лежал перед Димой в залитой светом комнате - лежал с разведёнными, вверх поднятыми ногами, Д и м а смазывал вазелином его огнём пылающий анус, чтоб со смазкой было легче войти, они смотрели в глаза друг другу, и ему, пятнадцатилетнему Расику, школьнику-девятикласснику, было ни капельки не стыдно... разве любовь не творит чудеса?
     То, что было сейчас - в этой светом залитой комнате - было так же естественно, как естественна радуга после дождя, как естественна трель соловья в зеленеющем радостном мае, как естественны звёзды на небе ночью, а лучистое солнце естественно днём... разве стыдятся того, что естественно? Всё естественно в человеческих отношениях - в дружбе и в любви, если оно, это "всё", продиктовано сердцем... если оно, это "всё", продиктовано искренностью - если всё наполнено безусловным доверием... разве искренность и доверие могут быть стыдными, а рождённая ими горячая страсть разве может быть неестественной? Просто он, юный Расик, сутки назад был ещё очень, очень наивным - наивным и глупым!
     А за сутки, что истекли - что пролетели-прошли, случилось так много всего-всего, что стыд, если б он вдруг возник-появился, был бы теперь и ничтожным, и глупым; и неуместным... чего Расику было стыдиться? Ему, Расику было приятно - было кайфово, и этот кайф был не только физический ощущаем в члене, в промежности, в смазанном анусе, во всём теле... кайф у него, у Расима, был в душе!
     
     Димка, поднявшись с кровати, положил на тумбочку тюбик с вазелином, одновременно ища глазами что-нибудь, чем можно было бы вытереть пальцы и свой живот, потому как живот у него, у Димки, был тоже местами в вазелине - оттого, что Димка наклонялся, когда Расика целовал в губы, не давая ему, Расиму, ничего сказать-возразить на свои слова о любви... вспомнив, что на полке в шкафу лежат два носовых платка, Димка, весело подмигнув Расиму, тут же устремился к шкафу - зачем-то взял сразу оба платка, вернулся назад, колыхая задратым кверху членом, один платок положил на тумбочку, другим вытер свои пальцы и живот...
     Всё, теперь они оба были готовы: у Димки была обильно, щедро смазана головка члена, у Расика был точно так же щедро намазан вазелином девственно стиснутый вход... "всего наилучшего!" - кажется, так напутствовал его, смущенного Димку, парень в аптеке, когда Димка, запихивая коробочку с купленным вазелином в карман ветровки, торопливо из аптеки выходил-выбегал... как в воду смотрел этот парень-аптекарь! Положив платок рядом с Расиком, Димка тут же оседлал кровать - стал на колени перед Расимом, запрокинувшим ноги вверх в своём затянувшимся ожидании, - ягодицы Расика были распахнуты... он, любящий Димка, стоял перед попой любимого Расика... разве это было не счастье?"Pulsate et aperietur vobis!" - "Стучите, и вам откроют!", - вход в Эдем был перед Димкой как на ладони; оставалось только войти...
     
     "Пятое время года" - мелькнули в Димкиной голове три слова... мелькнули как шифр, как пароль, как код... мелькнули как ключ от счастья - как само счастье, - подавшись всем телом вперёд - опёршись ладонью левой руки о постель, переместив всю тяжесть тела на эту левую руку, Димка навис над Расимом, правой рукой направляя свой член... головка члена коснулась ануса - коснулась коричневого кружочка, - Димка, держа двумя пальцами член у самого основания, пошевелил им вверх-вниз, скользя по входику сочной, от вазелина блестящей плотью... и ещё раз - вверх-вниз, вверх-вниз...
     Как будто он, Димка, дразнил Расима, изнывающего от ожидания - от томления и предвкушения... наконец, нависая над Расиком - окольцевав бёдра Расима разведёнными в стороны коленями, Димка приставил головку к входу, плотно прижал её, тут же почувствовав, как мышцы сфинктера у Расима нервно дёрнулись-затрепетали, то ли сжимаясь, то ли, наоборот, предвкушающе раздвигаясь... "стучите, и вам откроют" - сказано не сегодня, - Димка, глядя Расиму в глаза - затаив дыхание, медленно надавил скользкой головкой члена на чуть потемневший от возбуждения Расиков входик... По-разному происходит п е р в ы й р а з - первое проникновение члена в анус, но, как правило, в первый раз это всегда бывает больно...
     Если, конечно, тот, кто отдаётся в реале впервые, предварительно сам с собой упорно и долго, систематически это не репетировал - не разминал мышцы сфинктера огурцами, скалками или прочими удлинёнными предметами разной толщины, воображая желаемое проникновение... конечно же, необходим в таких случаях вазелин или другое аналогичное средство, его заменяющее, но вазелин - это всего лишь смазка, облегчающая проникновение, но не снимающая боль... понятно, что юный Расик себя никогда не тренировал - ничего подобного со своим анусом он не делал; понятно, что вазелин создает условие для скольжение, и не более того... но сила боли - само восприятие боли - порой зависит ещё от того, с какой целью совершается анальное проникновение; ну, то есть: если всё это делается в порыве любви, то любовь, несомненно, может значительно уменьшить, в значительной степени нейтрализовать ощущение боли... любовь вообще творит чудеса! Любовь или дружба... какая разница!
     
     Димка почувствовал, как головка его члена, разжав-разомкнув тугие мышцы сфинктера, словно ухнулась - провалилась - в горячую бездну, - Расик, мгновенно округлив глаза, от опалившей промежность боли невольно приоткрыл рот... у Расика, пятнадцатилетнего школьника-девятиклассника, был девственный входик, а у шестнадцатилетнего Д и м ы, ученика-старшеклассника, был крупный - длинный и толстый - юный пипис... боль была неизбежна, и она опалила Расика между ног, словно кто-то плеснул ему между ног раскалённым свинцом...


Страницы: [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ]

Читать также: