 |
| |
| | Понятие "гомосексуализм" до сих пор связывается в сознании многих людей с весьма неясными представлениями, большей часть негативно окрашенными: одни считают его болезнью, другие, не менее проницательные и интеллектуально подкованные, дефектом характера или даже морально-физическим извращением; более того, на пыльных городских окраинах традиционно и потому неизменно угрожающе принято считать, что гомосексуализм среди мужчин - явление постыдное и даже преступное, которое трудноискоренимо... ну, и как следствие этой неискоренимости: "смерть!", - о, многие настоящие мужчины и даже всякие прочие мужчинки, независимо от возраста и пола, со всей неопровержимой уверенностью полагают, что единственно правильный, нормальный и потому законный способ регуляции полового влечения - это акт с лицом пола противоположного... На самом деле, как это не печально для всех вышеназванных идейных людей, известных своей неопровержимой святостью, есть... да, есть варианты другие, и не просто другие, а не менее нормальные и даже, может быть, еще более законные... Альфред Кинси, один из крупнейших исследователей нашей безнадзорной сексуальности, так и писал: "С самого начала истории гомосексуализм составлял значительную часть человеческой сексуальности, особенно потому, что он является выражением заложенных в человеке его основных качеств". И ведь действительно, если задуматься да оглядеться... а оглядевшись по сторонам, мы увидим немало любопытного и даже занимательного на нашем бесконечно просвещённом небосклоне. Ну, во-первых... во-первых, явления гомосексуализма известны давно, причем, известны они, эти явления, так давно, что следы их теряются в незапамятной древности: первые упоминания о них, то есть об этих явлениях, мы, мой читатель, находим в папирусах Древнего Египта, согласно которым боги Фет и Горус - кстати говоря, братья - состояли между собой в этих самых, как теперь принято говорить, гомосексуальных отношениях... далее: гомосексуализм встречался у первобытных народов Африки, Азии и Америки... возможно, что он встречался даже у неандертальцев, - утверждают ученые... а почему, собственно, нет? чем, собственно, эти самые неандертальцы были хуже или лучших всех прочих аристократов и самых разных других приверженцев лунного сияния? - ничем: обычные геи-неандертальцы... ну, то есть... то есть: неандертальцы-геи, поскольку среди них, неандертальцев, тоже, я думаю, встреплись всякие... далее, мой читатель! - вертим головой далее: гомосексуальные отношения были весьма и даже весьма распространены в древней Индии, в Вавилоне, в Египте, в Древней Греции, в Древнем Риме и даже... даже - страшно подумать об этом в наш безупречно нравственный век! - открыто поощрялись в так называемых высших классах общества... или, взять, к примеру, Китай: согласно неоспоримым свидетельствам, гомосексуализм в этом самом Китае был широко и плодотворно развит еще во времена великой Ханьской империи, и не просто развит, а там даже существовало пять подвидов этой самой китайской педерастии; называю, чтоб не быть голословным: первый - педерастия приятельская, которая сопровождала китайца всю его жизнь, начиная с самых первых пробуждений полового чувства... далее, в качестве второго подвида мужского гомосексуализма, выделялась подростково-профессиональная педерастия, которая был в Китае своеобразным элитарным и потому дорогим удовольствием... третьим подвидом китайской педерастии была дешевая уличная самопродажа, четвертым - самопродажа актерская: в актерской среде гомосексуализм процветал... и, наконец, пятый подвид, в отличие от предыдущих проявлений китайских гомосексуальных привычек, не был связан с выездной жизнью - это были домашние, но от этого не менее занимательные развлечения со слугами... И вообще, если уж на то пошло! Секст Эмпирик, к примеру, уверяет своих читателей, что подобная любовь, то есть любовь голубая, вменялась персам в обязанность, и вменялась в обязанность каждому... и тогда всеми презираемые и ревнивые женщины, повернувшись задом, предложили мужчинам услуги, сходные с теми, которые могли предоставить мальчики, - кое-кто из мужчин согласился попробовать, но тотчас же вернулся к прежним привычкам, не найдя в себе сил переносить подобный обман! Ах, мой читатель! Как не вспомнить здесь дерзкую персидскую поговорку: "Женщины - для долга, мальчики - для удовольствия"! Конечно, в некотором роде это было мужским эгоизмом и даже, наверное, сексуальным шовинизмом, но... с другой если взять стороны, то коротко и ясно, и даже вполне понятно, что на самом деле было преисполнено для тех самых персидских мужчин подлинной поэзии... Вот какова, мой читатель, была панорама сексуальной жизни в те стародавние времена, если мы, мой читатель, непредвзято и даже пытливо оглянёмся на какое-то мгновение назад. Но я, собственно, не об этом, - я, применительно к нашей истории-сказке, о праотчизне... так вот, о праотчизне: до какого-то времени гомосексуальная любовь и прочая беспечная голубизна существовала в Греции (как, впрочем, и везде) без какого-либо особо сакрального смысла: трахались парни между собой без всякой высокой цели - кому и как вздумается... ну, влюблялись, конечно - не без этого... особо не прятались и не стыдились, но и на всеобщее обозрение чувства свои не выставляли, - словом, всё было, как у нас, у цивилизованных... и вдруг - на тебе: появляются дорийцы! Некие дорийцы - последнее эмигрировавшее в Грецию дикое горное племя - вводят любовь к мальчикам не как банальный трах по принципу "всунул-вынул", а как признанный публично и потому заслуживающий всякого повсеместного уважения народный обычай... да-да, не больше и не меньше: народный обычай! Собственно, с этого и начинается золотая пора античной цивилизации... И если древний Гомер по причине своей близорукости никогда не упоминает о каких бы то ни было педерастических отношениях, то уже прозорливый Солон, афинский законодатель и политик, причисляемый за свой ум к семи древнегреческим мудрецам, описывает педерастию как безобидную радость юности, и потому нет ничего удивительного в том, что в цветущую эпоху Эллады такие отнюдь не последние мужи, как Эсхил и Софокл, Сократ и Платон, были... да, мой читатель, правильно! - все эти вышеназванные достойные мужи были педерастами... да и как было им, и не только им, педерастами не быть, если, по мысли всё того же самого Солона, причисляемого за свой ум к семи древнегреческим мудрецам, и даже, добавим мы, не просто по какой-то там безответственной мысли, а по мысли, с лихвой воплощенной в жизни свободных граждан Афин, сожительство с подростками рассматривалось как наиболее безобидная и социально приемлемая форма внебрачного сексуального удовлетворения для взрослых мужчин... более того! - тот же самый Солон, причисляемый за свой ум к семи древнегреческим мудрецам, рассматривая сексуальную связь взрослых мужчин с подростками как наиболее безвредную и безобидную форму сексуального удовлетворения, предполагал и полагал, что помимо всех прочих сопутствующих приятностей эта связь имеет ещё и неоспоримое во всех смыслах значение воспитательное... да-да, мой читатель, именно так! Вот об этом-то, собственно, я и хочу сказать несколько совершенно ни на что не претендующих слов, пока... пока - в лунном сиянии своей неповторимой весны - крепко и даже безмятежно спит шестнадцатилетний Ваня, студент первого курса технического колледжа, и, прижимаясь к нему и сладко посапывая, спит, улыбаясь чему-то во сне, маленький любознательный Ростик... как там рычали-скандировали бесконечно праведные и потому девственно безупречные бобики?"смерть содомитам"? Так вот, несколько слов, пока мальчики - маленький Ростик и старший брат его, Ваня - мирно спят на весеннем ветру своей безмятежности... на чём мы, читатель, остановились? На праотчизне? Ну, так вот... в далёкой-далёкой древности гомосексуальная любовь у греков обрела некие устойчивые и даже законодательные контуры: распространяться она, эта самая любовь, стала у древних греков не абы как, а прежде всего на мальчиков-подростков, не достигших еще полной половой зрелости, причём, здесь, и это нужно отметить тоже, были, как водится, свои прибамбасы, эту самую любовь более-менее регламентирующие: так, например, с началом роста бороды и волос на половых частях мальчики переставали быть для мужчин предметом эстетического поклонения и чувственных вожделений, и в то же самое время - не шибко привлекательными считались чересчур незрелые мальчики... а в общем и в целом выглядело всё это примерно так: низшую границу для пассивного восприятия любви представлял возраст приблизительно в двенадцать лет, а границу высшую - в целых восемнадцать, то есть, говоря по-другому, с двенадцати до восемнадцати - любят тебя, а как восемнадцать стукнуло - будь добр любить сам... регламент, однако! И это, в принципе, было правильно... ну, то есть, правильно с колокольни тех древних понятий и представлений, ибо не просто так и даже совсем не просто так древние люди, то есть мальчики, парни и мужчины, повсеместно трахались в голубом, так сказать, варианте, а такому безудержному и едва ли не всех охватывающему голубому явлению были свои объяснения... смешные, конечно, и даже дикие по причине безвозвратно ушедшей древности, но тем не менее интересные: подобно Солону, причисляемому за свой ум к семи древнегреческим мудрецам, доктор Гиппократ, личность и вовсе хорошо известная в общечеловеческих кругах уже не одно тысячелетие, одобряя педерастию, считал и верил, что вместе с семенем взрослого мужчины подросткам передаются его, то есть этого самого мужчины, мужественность, сила и прочие не менее положительные качества и свойства, - вот эта-то экзотическая концепция и объясняла не просто терпимое, а весьма и даже повсеместно поощрительное отношение к однополой любви в античной Греции. Короче говоря, трудно с точностью до года определить, когда гомосексуальная любовь приобрела в Древней Греции совершенно массовый характер, но со всей неопровержимой достоверностью известно, что если, скажем, во времена Гомера эта самая любовь еще не имела столь обоснованно широкого распространения, то уже во времена Аристотеля она цвёла и благоухала самым что ни на есть голубым и весёлым цветом... Да-да, именно так, как ни печально это осознавать спустя пару тысячелетий наиболее целомудренным представителям современных пыльных окраин! Они, эти самые представители и прочие лысые интеллектуалы с пыльных городских окраин, думают и полагают, что мир появился с того самого момента, как лично они увидели свои беспробудно пыльные окраины, и никак не раньше... ну, да бог с ними, с этими пыльными интеллектуалами и прочими небескорыстно лохматыми и даже бородатыми человеконенавистниками! Мы, мой читатель, о праотчизне... итак, в чём же всё это конкретно выражалось - какими гранями сверкала-лучилась однополая любовь в Древней Греции? Во-первых, древнейшие формы таких отношений были связаны с воинским обучением: мальчик был для мужчины-воина не просто эротическим объектом, но учеником, за которого он, мужчина, нес полную ответственность перед обществом. Во-вторых, распространению повсеместной педерастии способствовала сама система обучения: получая образование, мальчики жили в закрытой мужской среде, где главной целью было сформировать у мальчишек истинно мужские черты... одним словом, старший мужчина был образцом, меценатом, он посвящал мальчика в жизнь, в том числе и в жизнь сексуальную. Отсюда понятно, что гомосексуальные связи получили самое что ни на есть глобальное распространение прежде всего среди воинов, спортсменов, учащихся... Много преданий сохранилось относительно среды аристократов, в которой педерастия вообще приобретала особый и даже сакральный смысл: считалось, к примеру, и нужно отметить, не без некоторых на то оснований, что гомосексуальные наклонности связаны с эстетикой, этикой, интеллигентностью и мужеством... считалось также, что старшие мужчины оказывают благотворное влияние на юношей, воспитывая в них истинно мужские качества: ум, храбрость и стремление к прекрасному. Любовь к красоте мужских форм вырабатывалась в гимназиях и в других общественных местах, где толпилась голая молодежь и где она сообща занималась телесными упражнениями, или во время больших праздников и в театре, где точно так же представлялась возможность любоваться мужской красотой и силой. Привязанность мужчины к мальчику или даже одного, но более взрослого мальчика к другому сопровождалась в те дикие времена всеми симптомами романтической любви: страстью, почтительностью, неистовством, ревностью, серенадами, сокрушеньями, жалобами и бессонницей... словом, блин, всё у них было, как у людей! Почти как у нас... Гомосексуальные пары совершали паломничество к могиле Ялноса, возлюбленного Геркулеса, чтобы там принести клятву в вечной любви... да что там смертные! Даже в среде бессмертных богов процветала педерастия, то есть всё та же самая любовь к молоденьким мальчикам, - вот до каких заоблачных вершин доходили все эти амурные шуры-муры в то далекое и даже древнее доисторическое время! И ладно бы - Зевс... ну, как в виде демократического исключения: про его шашни с юным Ганимедом не знает разве что человек совершенно уж образованный и даже святой в своей целомудренной незамутнённости каким-либо знанием вообще... так ведь нет же, нет! Не только Зевс, а едва ли не все небожители отметились на этом сладострастном поприще... вот, скажем, товарищ Геракл, любимейший герой греческих сказаний, который считался в античности олицетворением силы, мужества и отваги, победителем, освободившим людей от страданий, поборником справедливости и доброты, избавителем от бед и спасителем, а кроме всего этого, и без того немалого, он же считался носителем культуры, богом здоровья, покровителем атлетизма и даже палестр - школ борьбы... и, как следствие всего этого, то есть всей этой многофункциональности и даже некоторой универсальности, по всей Греции имелись его святилища и честь его учреждались многочисленные праздники и игры... и - что? А то, что и этот Геракл... и Посейдон, и Ахилл, и многие-многие другие герои и боги отличались, подобно Зевсу, своим гомосексуальным поведением! Да и то сказать... кому, как не им, было передавать свои качества поколениям подрастающим, внутренне облагораживая мальчиков своим божественным семенем! Вот и выходит, что наиболее часто встречаемой формой гомосексуальных связей была связь взрослого мужчины или взрослого парня с мальчиком, то есть, говоря по-другому, обычная педерастия - и по нынешний день широко известная форма мужского гомосексуализма, при которой половой акт совершается через задний проход. Ну, а как только мальчик становился взрослым, то есть лет этак после восемнадцати, он, как мы уже отмечали выше, переставал быть половым объектом для мужчины, а сам становился страстным любителем мальчиков... вот такая вот, значит, у них, у древних, была преемственность. И здесь, мой читатель, нужно знать и даже иметь в виду вот какое немаловажное и, как мне думается, принципиальное обстоятельство: само слово "педераст" в те древние и по этой причине вполне дикие времена трактовалось вовсе и даже совсем не так, как во времена нынешние, то есть гуманные и просвещённые, - тогда, в те далёкие времена, это ныне неоднозначное слово, то есть слово "педерастия", состояло всего-навсего лишь из "paidos" - "мальчик" и "erao" - "люблю", и... и - всё! - представь себе, мой просвещенный читатель, что ничего больше, кроме этих сугубо информативных составляющих, в слове "педераст" в те отдаленные времена совершенно не было - ни современного физического и даже психологического надрыва, ни нынешних замшелых страхов-комплексов, ни прочих весенних маёвок бесконечно святых и однозначно целомудренных людей с пыльных душевных окраин! Вот ведь как всё было просто... Более того! Насколько глубоко укоренилась вера в облагорожение мальчиков благодаря любви мужчины, насколько была она, эта самая любовь, распространена и всеобща, ясно показывает Платон, влагая в уста Аристофану следующие слова: "Лишь те становились выдающимися мужами в государстве, которые мальчиками испытали любовь мужчины". То есть, как ни крути, а получается, что педерастия в те стародавние времена в залитой солнечным светом Греции трактовалась однозначно и в целом прямолинейно - как оптимальная и даже совершенная форма воспитания, в ходе которого любовник, будучи предводителем, развивал в мальчике чувственность, восприимчивость к прекрасному, мужские и прочие патриотические добродетели. И, что самое интересное, так было повсеместно! - вот ведь были времена... дикость, одним словом! Впрочем, были, конечно, и свои местные изыски... или, как мы бы сказали сегодня, региональные особенности. Скажем, на Крите широко практиковалось похищение подростков будущими любовниками: влюбленный в какого-нибудь из местных юношей похититель прежде всего предупреждал родителей мальчика о дне похищения, и - если любовник приходился мальчику не по вкусу, мальчик оказывал, со своей стороны, незначительное сопротивление, в этом и только в этом случае выражая своё некоторое юное неудовольствие, а если отрок питал к будущему наставнику чувства взаимные, то он предпочитал спокойно и даже с радостью следовать за похитителем, ибо для мальчика считалось позором не найти себе возлюбленного, а с другой стороны - считалось за честь, которую на Крите праздновали и публично, и в семье, если мальчик приобретал любовь уважаемого возлюбленного и торжественно соединялся с ним... ну, а дальше всё шло по накатанному: мужчина-любовник прежде всего вводил мальчика в клуб мужчин - андреон, а затем проводил с ним два месяца в сельской местности, где время у них, безмятежно счастливых, протекало в сплошных развлечениях, пирах и охотах, и только после такого действительно медового месяца подросток причислялся к миру взрослых, и между ним и старшим мужчиной устанавливались характерные отношения: мальчик старался быть достойным любви, а его любовник стремился чем-то блеснуть, чтоб еще больше очаровать своего юного возлюбленного... вот как было в те дикие и даже отдалённые времена! Это на Крите... а вот, скажем, Спарта: там, то есть в Спарте, каждый мальчишка между двенадцатым и шестнадцатым годом в обязательном порядке должен был иметь мужчину-покровителя - такой союз рассматривался как брачный и продолжался, пока у юноши не вырастали борода и волосы на теле... да, мой читатель! - спартанские мальчики ходили в рваных плащах и босиком, но, как гласят многочисленные предания, умели слушаться старших, повелевать младшими и не щадить жизни во имя чести: спартанца можно было скорее поставить на голову, чем заставить преклонить колени перед самым великим царем... вот как! Да и разве законодатели Греции позволили бы мужеложству распространяться в своих республиках, если бы были убеждены в связанном с ним вреде? Напротив, они думали и полагали, что всякий воинственный народ просто обязан предаваться содомии! И, исходя из этого, становится совершенно понятным, почему, к примеру, мужчин поощряли к контактам с мальчиками в военных школах... не зря же Плутарх с воодушевлением рассказывал о фаланге "любящих и возлюбленных", долгое время стоявшей на страже свобод Древней Греции: в Фивах... да, кажется, в Фивах существовал особый "священный отряд", составленный из любовников и именно потому считавшийся непобедимым, ибо, как писал уже Ксенофонт, "нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов". А что мы знаем про Ксенофонта? Аристипп изображает Ксенофонта - предводителя армий и расчетливого, бывалого человека - потерявшим голову от любви к юному Клинию... вот что мы знаем про Ксенофонта! И именно этот полководец, то есть Ксенофонт, решительно утверждал, что любовь к мальчикам есть самая прекрасная форма индивидуальной любви и что именно в качестве таковой она заслуживает всякого предпочтения перед любовью к женщинам. Да и вообще... само это слово - "любовь"... в "Федре" Платона это слово, то есть слово "любовь", трактуется исключительно однозначно, а именно как индивидуальная эротическая связь с целью духовного и физического общения, то есть, говоря по-другому, любовью можно и нужно было называть, по мысли старика Платона, только любовь мужчин к мальчикам - всё ту же самую божественную педерастию... а если, мой задремавший читатель, ко всему этому ещё учесть, что уже упоминавшийся нами знаменитый доктор Гиппократ авторитетно полагал, что частые половые сношения укрепляют и увеличивают половой член, а воздержание уменьшает его, то представить-вообразить, какой голубой дым коромыслом стоял по всей Греции в те стародавние времена, нам спустя пару тысячелетий совсем, я думаю, нетрудно... Вот такой эротический и даже, можно сказать, сексуальный беспредел творился в Древней Греции - колыбели всей нашей нынешней и даже европейской цивилизации! Или мы, читатель, не в Европе? Нет, что движимость и всякая недвижимость у иных наиболее демократических товарищей и всяких прочих реформаторов и даже секретоносителей давно в Европе - это мы знаем точно... а мы, бля, мы сами - где? На весенней маёвке?"Смерть содомитам"? Ах, как ловко... Предвижу, мой вдумчивый читатель, твой несколько растерянный, но вполне закономерный вопрос: а где же, - спросишь ты меня, - были в это самое время их дикие женщины, когда мужчины неустанно воспитывали подрастающие поколения, уделяя всё своё боевое внимание вечно юным мальчишеским попкам? Какова была роль диких женщин в те отнюдь не сказочные времена? - спросишь ты. Ну, во-первых... для чего служили женщины персидские, для того же, в принципе, служили и женщины древнегреческие, - роль женщин была в выполнении долга! Впрочем, у греков такому положению дел было своё философское обоснование... не знаю, мой просвещенный читатель, читал ли ты философский трактат Лукиана, в котором он, дикий, сравнивает любовь гетеросексуальную и любовь гомосексуальную в неоспоримую пользу последней, а только там, читал ты это послание потомкам или слышишь про Лукиана вообще впервые, есть такой любопытный пассаж: "Брак изобретен как средство, необходимое для продолжения рода, но только любовь к мужчине достойно повелевает душой философа. Ведь все, чем занимаемся мы не ради нужды, а ради красоты и изящества, ценится больше, чем нужное для непосредственного употребления, и всегда прекрасное выше необходимого"... философ, однако! И ладно бы Лукиан выражал свою частную и у прочих диких философов никакого отклика не находящую точку зрения... так ведь нет! - открываем Платона... и что узнаём?: Возмужав, они, то есть философы и полководцы, поэты и прочие скульпторы, любят мальчиков, и у них, как пишет старина Платон, нет природной склонности к деторождению и браку: "к тому и другому их принуждает обычай, а сами они вполне довольствовались бы сожительством друг с другом без жен". Н-да... вот так вот всегда: ложка дёгтя в бочке с мёдом... ну, то есть, я хотел сказать: мужской долг и даже некоторый обычай на весёлом пиру жизни. А впрочем... древнеримский поэт Гораций... древнегреческий философ Аристотель - величайший ум античного мира... знаменитый философ Платон... все они и еще многие и многие другие творческие люди были в те отшумевшие времена немножко педерастами, то есть знали обо всём этом не только в теории, но и на практике, - у того же, к примеру, старика Платона мы находим всему этому подтверждение: когда Платон рассуждает в "Федре" о любви, он подразумевает любовь именно однополую; и собеседники его в "Пире" согласны в одном: любовь мужчин друг к другу более благородна и возвышенна, чем любовь между мужчиной и женщиной. А всё тот же неугомонный и уже упоминавшийся нами Лукиан, словно подводя итог некоторым сомнениям, вообще сформулировал предельно просто - специально для непонятливых: "Браки полезны людям в жизни и, в случае удачи, бывают счастливыми. А любовь к мальчикам, поскольку она завязывает узы непорочной дружбы, является, по-моему, делом одной философии. Поэтому жениться следует всем, а любить мальчиков пусть будет позволено одним только мудрецам". Так прямо и сказал: "одним только мудрецам"... конечно, слишком буквально эти слова воспринимать ну нужно, ибо мудрецов окажется в таком случае явный переизбыток: каждый десятый - мудрец... куда это, на хер, годится! Но сама постановка вопроса... что-то во всём в этом есть чарующее... право, есть! А в общем и целом, такие вот пироги - так всё это было в солнечной Греции в золотую пору человеческого становления... представляешь, читатель, как бы смотрелись там все наши бобики и прочие лысообразные и кудрявые гомофобы? Или ты, читатель, думаешь, что... что если б они, эти нынешние борцы с пороком, туда пополи, то вся их сраная гомофобия в один миг приказала бы долго жить? Вот и я так тоже думаю: дыма, что там коромыслом стоял, только бы прибавилось... а впрочем, природа гомосексуальной влюбленности абсолютно идентична природе влюбленности гетеросексуальной, и, читая какое-нибудь любовное послание, нельзя определить, написано ли оно гомосексуальным или гетеросексуальным влюбленным, если не знать сопутствующих и прочих фактов... и - подумать только, какая беспринципность и даже неразборчивость! - Марциал, Катулл, Тибулл, Гораций и Вергилий писали мужчинам любовные письма точно так же, как писали их своим любовницам... но это, читатель, уже, кажется, Рим? Да, дальше был Рим - последняя серия античного сериала... и вот какая небезынтересная мысль здесь наворачивается: если всё человечество уподобить обычному человеку и в этом смысле отнести Древнюю Грецию к колыбели, то эпоха Римской Империи будет приходиться как раз на возраст подростковый - со всеми вытекающими отсюда буйными фантазиями и прочими замысловатыми излишествами... впрочем, как бы там ни было, а только древние жители Древней Греции, которые, как принято считать, первыми познали "порок просвещенной педерастии", передали его, то есть этот самый "порок", не менее древним римлянам - и началась совсем другая история... в том смысле, что римляне, будучи не дураками, "порок" с радостью переняли, а про высокие идеалы, что в Древней Греции этот "порок" сопровождали, в массе своей не подумали: в Древнем Риме индивидуальная связь между мужчиной и мальчиком незаметно исчезла, всякое одухотворение вечно юных и неизменно жаждущих мальчишеских попок исчезло... и, как говорится, пошло-поехало: мальчики перестали быть объектом воспитания и поклонения, а стали служить исключительно предметом сладострастия одновременно нескольким или даже многим мужчинам со всеми вытекающими отсюда последствиями... Нет-нет, мой читатель, на самой заре существования Римской империи гомосексуализм не преследовался, а гомосексуальное поведение считалось вполне естественным... более того! - во многих аристократических семьях сыновья еще в подростковом возрасте получали в личное владение маленького раба, с которым они, малолетние сыновья, могли в полное своё удовольствие удовлетворять пробуждающуюся чувственность, а в самом высшем обществе были приняты и считались законными браки между двумя мужчинами или даже двумя женщинами... Да что там браки! Греки, как известно, одобряли и воспевали гомосексуальные отношения при условии, что это отношения, во-первых, между свободными людьми, а во-вторых - между взрослым мужчиной и мальчиком-подростком, для которого взрослый является воспитателем и наставником. А в Древнем Риме, утратившим эту подоплёку - этот истинно античный смысл педерастии, началась сплошная сексуальная вакханалия! Ну, мой читатель, сам посуди: каждый гражданин, независимо от благородства его характера или социального положения, держал у себя в доме на глазах родителей, жены и детей гарем из молодых рабов... А римские императоры! Один только Нерон Клавдий Друз Германик Цезарь чего стоит... нет-нет, мой читатель, не путай этого антихриста и прочего гонителя специфического разума с Цезарем другим - с Гаем Юлием Цезарем... который, кстати уж скажем, тоже был отнюдь не промах - и передом, и задом натягивал парней... ну, то есть, сначала он, Гай Юлий Цезарь, по молодости лет это попробовал задом, а уж потом - как придётся... Рим был переполнен мальчишками, юношами и прочими мужчинами, которые беззастенчиво продавались не хуже публичных женщин, был переполнен домами, предназначенными для этого рода любви, и если мальчики от двенадцати до восемнадцати лет употреблялись для целей разврата чаще всего как объекты пассивные, то более взрослые проституированные мужчины вовсю служили друг другу для удовлетворения полного и взаимного; во всяком случае, число таких взрослых, желающих удовлетворяться взаимно, было ничуть не меньше, а может быть, даже и больше числа отдающихся нежных отроков... Да, мой читатель, да: вся эта мужская проституция неизбежно должна была развиться с того самого момента, как исчез идеальный принцип собственно "любви к мальчикам", привязывавший мальчика к одному мужчине и облагораживавший чувственный элемент педагогическими отношениями, и она, то есть самая что ни на есть развесёлая проституция, развилась - да небывалых размеров, причем клиенты мужской проституции принадлежали ко всем слоям общества, начиная с самых высших и заканчивая рабами... впрочем, на дворе уже стояли другие времена, и не только в Риме, но и на том же самом острове Крит уже вовсю функционировали публичные дома, которые наполнялись исключительно мальчиками, открыто предлагавшими всем желающим свое неутомляемое тело... Но это, как мы уже сказали, была совсем другая истории - античный мир с его идеалами подлинной красоты катился к закату, - другие ветры наполняли паруса... А потом и вовсе появилась группа товарищей - сказали: "Ша! Лавочка закрывается!", и началось "умерщвление плоти", - началась не просто другая история, а другая совсем-совсем: вместо героев, увлекавшихся борьбою, вместо гостей, увенчанных миртом и розами, вместо веселых хороводных песен явились другие люди с другими стремлениями, и уже не чарующие дубравы, не светлоструйные ручьи, не изумрудное море, не очаровательные ландшафты веселой Эллады, а ужасающие египетские пустыни да одинокие пещеры - вот что было поставлено во главу угла... да простит меня Василий Васильевич Розанов за немного произвольное воспроизведение его слов! А впрочем... вот, мой читатель, дословно: "Суровые подвиги воздержания, умерщвление плоти, страшные лишения, слезы сокрушения, неустанная молитва, отречение от суетных радостей мира - вот что вдохновляло этих новых людей"... нет, мой читатель, револьверов и прочих маузеров у них, этих новых людей, еще не было, но поступь была уже вполне конкретная - человеколюбивая: сексуальные отношения оправдывались только как источник воспроизведения, и всякое, даже малейшее изменение единственно правильной позиции при этом не наслаждении, а деле рассматривалось как несомненное отклонение от нормы и даже недопустимое зло... а уж "если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость; да будут преданы смерти, кровь их на них", то есть полная толерантность и непроходимый гуманизм!"Смерть содомитам!" | | |
| |
|
| |
| | Отчим придвигает зад Алены к своему торчащему, как скала члену. Женские ноги дрожат, ее ягодицы периодически сокращаются, она увлеченно вращает бедрами. Самец медленно надевает ее до упора и останавливается. Алена несколько раз шумно вдыхает и вздрагивает. Движения свекра начинают ускоряться, член весь блестит влажным блеском. Алена начинает стонать. Сильно, громко, глубоким и грубым голосом. Такого Геннадию не доводилось слышать от своей жены. | | |
| |
|
| |
| | Треть вошла. Головка с трудом преодолела внутреннее препятствие, её сжало на миг и вот невидимое колечко пропустило большую часть члена. Две трети ствола провалилось внутрь ненасытного ротика. Шейка Милы, узкая и худая, неправдоподобно раздулась. Она при этом ещё и пульсировала в такт толчкам моего сердца, как будто удав проглотил ещё живую мышку и та бьётся внутри желая выскользнуть из нежных тисков. Я ясно видел очертания головки, остановившейся где-то в глубине растянутого горла. Каждая жилка отчётливо отпечаталась на тонкой кожице шеи ребёнка. | | |
| |
|
| |
| | А про собаку Ната сказала как то неопределенно, что с ней все в порядке, так только, любит пошалить. И при этом улыбалась. Очень часто мы веселились как дети и Джек, пес, играл снами. Он любил кого-нибудь завалить и при этом мордой тыкался то в лицо, то в пах, то начинал языком облизывать. А однажды жена пошла в туалет и решила присесть под кустиком. И тут я слышу-Фу Джек, отойди. Я пошел посмотреть и увидел, что моя жена сидит на корточках а Джек сзади подсунул морду и пытается языком поймать струйку а попадает по её губкам. Увидев что жена улыбается я тоже засмеялся, одной рукой она его прогнала, но член мой шевельнулся и что-то неизвестное нахлынуло, но тут же ушло. И мы не придали этому значения. И вот однажды под конец лета, было еще жарко, к нам приехали друзья, с которыми мы не виделись очень давно. Мы славно повеселились, ну естественно выпили крепко, и стали укладываться спать. А в доме только одна комната, где можно было улечься, и тут наши друзья не обращая на нас внимания стали ласкаться и все шло у них к сексу. Мы тоже очень сильно возбудились, но решили им не мешать и пошли в сад, где стояла кровать под яблоней. Секс получился замечательный, но когда выпьеш член как каменный и кончить не можешь. Женушка так разошлась, что уже и в сладенькую попочку захотела, сама. И вот я мотанулся в дом взять крем, а там друзья акробатические номера выделывают. Я невольно залюбовался ими, вдобавок они меня заметили и мой друг попрасил дать его жене член в ротик, она давно мечтала попробывать на вкус чужой член. Она так ве! ликолепно ласкала, что я чуть было не забыл куда мне надо. Я наклонился, поцеловал её сладкие губки и пошел к своей. Она услышав мои шаги крикнула < ну где же ты, солнышко, иди быстрей> сползла с кровати, положила руки и голову на кровать, встала на колени и так сладко выгнула спинку и попочку, что я опять залюбовался таким зрелищем при лунном свете. Она зажмурила глаза и приготовилась. | | |
| |
|
Рассказ №620 (страница 10)
Название:
Автор:
Категории:
Dата опубликования: Вторник, 23/04/2002
Прочитано раз: 217171 (за неделю: 89)
Рейтинг: 89% (за неделю: 0%)
Цитата: "Мы прибыли в Амстердам. Был тихий июльский вечер 1948 года. Мне нарочно приходится указывать год, чтобы вы не подумали, что все, мною приведеное, вымысел, но об этом потом.
..."
Страницы: [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ 10 ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ]
Глава 9
На следующий день утром я получил письмо. Оно было от Мари. Она поносила меня самыми скверными словами и сообщала, что уезжает отдыхать в Монте-Карло. Это письмо подействовало на меня удручающе. Я снова почувствовал свою отрешенность от мира сего. Стало жалко себя до слез. Спать я больше не мог. Одевшись, я пошел завтракать в гостинную. Там, среди незнакомых мне людей я почувствовал себя лучше и, немного успокоившись, решил поехать прогуляться. Моя машина была действительно в полном порядке, мотор работал отлично. Крыло поставили новое, и машина имела приличный вид. Весь день я гонял по окрестностям города. Обедал в маленькой придорожной харчевне и к одиннадцати часам ночи вернулся домой. Хозяйка сообщила, что днем привезли мои вещи и что она распорядилась перенести их в мою комнату. Я поблагодарил ее и пошел к себе. Тесть не поскупился. Он отдал мне не только мои вещи, но и всю обстановку моей комнаты вместе с мягкими креслами и библиотекой. Я долго разбирал все привезенное, пока, наконец, не услышал бой часов в гостинной. Из соседней комнаты ко мне вышла миловидная стройная девушка, одетая в широкий бюстгалтер с рукавами из белого шелка и с синими горошками на груди. Узенькие трусики с оборочками, едва прикрывающие низ живота. У нее были светлые, пышно вьющиеся волосы, длинные пушистые ресницы, затемняющие цвет глаз. Широко открытые плечи поражали своей свежей белизной, тонкая талия и длинные красивые ноги - своим изяществом. Она подошла ко мне и просто спросила: - Вам помочь? - Что вы, я сам! Как зачарованный, я смотрел на выпуклость ее лобка под трусиками. Она не смутилась, но понимающе улыбнулась и отошла к столу. Я наскоро перебросал оставшиеся вещи на кровать и сел напротив нее. - Что будем делать? - спросила она, оглядывая комнату. - Что хотите. Она загадочно улыбнулась. - А ведь вы здесь живете один? - Да. Это плохо? - Не плохо, а скучно, - ответила она, поправляя скатерть. - Почему скучно? - Я люблю шум, многолюдие. Я артистка и мне нужны зрители. - Я буду зрителем и могу заменить большую аудиторию своими восторгами. Она рассмеялась. - Нет, это все не то. - Вы что - поете, танцуете? - Не то и не другое. Я - акробат-пластик. - она встала со стула и легко, как резиновая, изогнулась назад, достав с пола рукой упавшую со стола запонку. Я был поражен гибкостью ее тела. - Видели?.. - Это невероятно. - Вполне вероятно. Ну, так будет публика? - А где же я ее возьму? - Где-нибудь, давайте поедем в город и я выступлю в каком-нибудь театре. Я вспомнил инцидент с зарой и решительно запротестовал. Она возмущенно фыркнула и, насупившись, замолчала. Я не знал, как выйти из положения. Может быть, с'ездить в ночной клуб? Там меня никто не знает. - Хорошо. Мы сейчас поедем в ночной клуб, но при одном условии, что вы не единым взглядом не покажете, что знаете меня. - О, великолепно! Я это сделаю, как нельзя лучше. - Обратно ехать нам вместе нельзя. Вы возьмете такси. - Хорошо. - Но что вы оденете? Так ведь идти нельзя. Она задумалась, а потом спросила: - А нет у вас какого-нибудь куска материи? Что-нибудь легкое. - Есть, - я вытащил из шкафа рулон шелка, приготовленный для рубашек. Она быстро смастерила себе что-то вроде вечернего платья, заколов в двух местах моими булавками от галстуков.
- Ну, вот я и готова. Поехали Спустя 20 минут, мы по одному, соблюдая полную конспирацию, вошли в подвальное помещение ночного клуба. Она прошла в кабинет управляющего, а я занял стол у самой эстрады. Напротив меня сидела пьяная женщина с довольно милыми чертами лица и с глубоким вырезом платья, из которого были видны ее дряблые маленькие груди. Она смотрела на меня мутными глазами и облизывала языком густо накрашенные губы. Это было очень противно. Я отвернулся от нее и стал смотреть на сцену. Под дикие завывания джаза в ослепитульных лучах прожекторов там извивалась в сладострастных позах маленькая худенькая женщина с большой коричневой родинкой у пупка. На ней был бюстгалтер из черной сетки и короткая юбка в виде серебристой бахромы, едва покрывающая темные наросли на лобке. В зале болтали шумели, ходили. Казалось, никто не обращал внимания на женщину, но когда она закончила свое выступление, ее наградили громкими долгими аплодисментами. Но вот на сцену вышел господин во фраке, поднял руку. В зале установилась относительная тишина. - Господа! Предлагаю вашему вниманию оригинальный номер очаровательной Мими Салет. Акробатический этюд. Он что-то шепнул оркестрантам и они стали играть блюз. На сцену вышла моя женщина-карта, она была одета так, как на картине. В зале наступила гробовая тишина. С первых своих движений мими покорила зрителей. Плавно и грациозно она совершала уму непостижимые номера, поражая публику своей гибкостью и красотой исполнения. Ей ничего не стоило стать лицом к залу, изогнув стан так, что голова оказалась между ног. Потом она просунула и руки. Глядя в зал, непринужденно улыбаясь, она стала гладить свои ноги, которые были, казалось, отдельны от тела и стояли сами собой. Когда она закончила свое выступление, зал сотрясла такая буря оваций и свиста, что постовой полицейский решил, что это драка и прибежал с обнаженным пистолетом. Увидев на сцене красавицу, он сунул пистолет за пояс и сам принялся аплодировать, расспрашивая у окружающих, что она делала. Мими еще раз исполнила свой танец и, наконец, усталая и довольная, убежала со сцены. Я вышел на улицу. Через несколько минут она вышла из дверей клуба в плотном кольце мужчин всех возрастов. Они не позволяли ей уйти и тянули ее обратно. Выбежал управляющий: - "Мадам Салет вот ваши деньги!" - Отдайте их вот этим лицам в знак моей благодарности за оказанное внимание. Пусть они... Дикий рев покрыл ее последние слова. Один из парней схватил ее на руки и хотел нести обратно в зал. Я понял, что ей от них не уйти и, сев в машину, направил ее прямо на толпу людей. Все бросились врассыпную. Мими осталась одна на мостовой. Открыв дверцу, я быстро втащил ее в машину и дал полный газ. Еще долго нас преследовали на такси неизвестные ухажеры, но, очевмдно, у них не хватило денег и они отстали. Только к пяти часам мы вернулись домой. Мими сияла от восторга. Пройдя в комнату, она сбросила с себя импровизированное платье и, обняв меня, стала целовать, благодарно шепча ласковые слова. - Мими, остался только один час. - Разве этого мало?.. О! Ты не знаешь меня, - она молниеносным движением сбросила с себя бюстгалтер и трусы. Ее плотно сбитое тело трепетало мускулами. Маленькие острые груди были похожи на две пирамидки с коричневыми твердыми наконечниками. Мими широко расставила ноги в стороны и, нагнувшись вперед, просунула голову под себя, держась руками за ляжки.
- Ну, Рэм, что же ты стоишь? Я жду тебя! На ходу сбрасывая с себя одежду, я бросился к ней и сначала долго целовал ее губы, глаза, ягодицы, ноги и, наконец, к ее великому удовольствию, губы влагалища, блестевшие от пота и слизи. Взяв ее за бедра, я воткнул свой член в нее, и сознание того, что она с напряженным вниманием следит снизу за каждым движением его, добавляло и без того сказочное удовольствие. Через минуту я кончил и видел, как Мими щурилась, закрыв глаза от капавшей на нее спермы, выливающейся из расслабленного влагалища. Я поднял ее на руки и стал целовать. - Отпусти меня, - тихо, но властно сказала она через минуту. Я поставил ее на ноги. - Теперь сядь на кровать. Я и это выполнил безропотно. - Теперь смотри на меня, - и она стала двигать своим телом, изгибая его в разные стороны, возбуждая во мне новое желание. Не прошло и 15 минут, как я был готов снова. Она подбежала ко мне и, схватив мой член своей рукой, оттянула кожицу с его головки. - Где вазелин? - У зеркала. Мими быстро, как кошка, метнулась к трюмо и принесла коробочку с душистым вазелином, поддела его на палец и стала тщательно смазывать головку и сам член. Я следил за ней, ничего не понимая. Потом она бросила коробочку под кровать и, отбежав к дивану, легла на спину, заложив в бедре ноги себе за плечи. Таким образом она теперь представляла из себя обрубок, в котором ярче всего выделялись две дырочки - алые губы влагалища и коричневое упругое кольцо ануса. - Туда, - показала она пальцем на нижнее отверстие. У меня захватило дух. Я подошел к ней, дрожа от возбуждения, и приставил головку члена к отверстию ее зада. Потом схватил ее за бедра руками и с силой двинул всем корпусом вперед. Без особого труда мой член проскочил в ее горячую кишку, она стала щекотать пальцем клитор, глядя на мои бедра. - Двигай сильнее и размашистей, - поучала она меня, - чтобы его головка то выходила совсем, то щекотала матку через кишку. Наши движения становились все резче и резче, она почти совсем переломилась надвое и пыталась заглянуть себе между ног. Ее палец с силой тер губы и клитор, увеличивая ее удовольствие. Мы кончили одновременно и с такой силой, что я чуть не разорвал ее пополам, разжимая ягодицы. После пятнадцатиминутного отдыха она оделась и вышла в соседнюю комнату. Пока я поправил ковер на диване и стирал с него пятна спермы, она исчезла. Вот какая была девушка восьмерка червей, мими. Он показал нам карту с ее изображением. - Да, хороша! - с восторгом произнес Дик, - я уже в нее влюбился. Рэм рассмеялся. - Не шути, Дик. Из-за нее не один лишил себя жизни после ее выступления в клубе. Да и мне она не принесла счастья, - закончил он с тяжелым вздохом. - Уже 10 часов. Вам еще не пора? - Нет, мы пойдем к часу. - Тогда давайте ужинать.
Глава 10
- Есть на свете женщины, - сказал Рэм, когда мы кончили ужинать, - которые страшно влюблены в себя и у них в душе не остается места ни для кого другого. Такие женщины надменны и холодны. Своим презрительным отношением к мужчине они могут кого хотите свести с ума. Но стоит только доказать ей, что она ничтожество, она превращается в жалкое животное, раболепно преклоняясь перед вами и тем, кто развенчал ее в собственных глазах. Такова была Рут - темпераментная девица с мощным телом и большими, немного отвислыми грудями с карты семерки червей. Она явилась ко мне на следующую ночь, когда я перебирал свои бумаги, накопившиеся за несколько лет моей деловой переписки. Многое уже было не нужно, и я тут же бросал в камин, который, несмотря на разгар лета, специально разжег. Я не заметил, когда она появилась, а она, занятая собой, ничем не привлекла моего внимания. Когда я закончил свое дело и собирался стелить постель, взгляд мой упал на часы, и я удивился: было уже четверть второго. - Где же очередная женщина? - мелькнула у меня мысль. Я осмотрелся. На диване в грациозной позе, закинув руки за голову, лежала милая, светловолосая красавица и, сосредоточенно глядя в потолок, шевелила губами. Белый вязаный свитер, едва достигавший пояса и узенькие черные трусики составляли весь ее наряд. Я подошел к ней. Презрительно покосившись, она надула губки. - Здравствуйте, - сказал я, не зная, с чего начать разговор с этой строптивой, на мой взгляд, красоткой. - Привет, - ответила она и жеманно повела плечами. Я присел возле нее на стул. - Как вас зовут? - Рут. - Вы не артистка? - Вот еще. К чему мне это? - пренебрежительно ответила она и, закинув ногу за ногу, стала покачиваться из стороны в сторону. - Я свободная от всяких дел и прихотей, - гордо сказала она. - Я люблю тишину и уединение. - И себя, - добавил я за нее. Она с удивлением вскинула на меня свои нежно голубые глаза. - Я достаточно знаю себе цену, - гордо вскинув голову, ответила она. - А не слишком ли дорого вы себя оценили: - спросил я, не в силах сдержать улыбку. Она презрительно глянула на меня и ничего не ответила. - Не хотите со мной разговаривать? - Не хочу говорить на эту тему. - Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Ну, например, о вашей жизни. Расскажите о себе. - Мне нечего рассказывать, я вся тут. Такой меня и создали. - А кто создал? - Люди. - Все? - Зачем все. Один, конечно. Художник. - А вы ничего в жизни не видели и не слышали? - Что за вопрос, - возмутилась она, поднимаясь с дивана, - вы неприятны мне. - Извините за назойливость. Еще один вопрос. - Ну. - Вы уйдете или останетесь? Она недоуменно глянула на меня. - А почему я должна уходить? - Хотя бы потому, что это моя квартира, а вы тоже неприятны мне. Не мне же уходить. Она закусила губу и тень смущения пробежала по ее лицу. - Я вам не нравлюсь? - испуганно спросила она, заглянув мне в глаза. Мне не хотелось отвечать ей и обижать ее, но я решил дать самодовольной девочке урок. - Вы мне совсем не нравитесь, - твердо сказал я и отвернулся от нее, затем пошел стелить себе постель. - А как же... - растерянно произнесла она, - ведь все говорили, все восторгались мной. Как же... Вы врете, - вдруг зло сказала она. Ее лицо снова приняло надменное выражение, и она ехидно улыбнулась. - Зачем я буду врать? - спокойно ответил я, продолжая стелить постель, - возможно все другие врали, а вы верили им. А теперь, когда вам сказали правду, вы обвинили человека во лжи. Это не делает вам чести. - Они врали? - удивленно прошептала она. - все врали... Но разве я не красива? - она подбежала к зеркалу. - У меня красивые ноги и стройная талия. У меня ровный нос и красивые губы, у меня высокая грудь и широкие бедра. Чем же я не красива? - уже спокойно и даже с усмешкой недоверия ко мне закончила она. - Чем? А тем, - ответил я, что ваша красота банальна и буднична, что в вас нет ничего, что могло бы привлечь взор и внимание мужчины, отличающее вас от тысяч других красавиц. Тем, что ваша талия не так уж совершенна, как вам кажется и ее изуродовала не одна складка жира. - Нет у меня жира! - со слезами воскликнула она, - где жир, где? Покажите! Мне с трудом удалось отыскать что-то похожее на складку, чтобы подтвердить свои слова. - И ноги не шедевр. Они толсты и нерельефны. И грудь, которой вы так гордитесь, не что иное, как два безобразных выступа, - разошелся я, - нос ваш расплющен, как у китайца, глаза водянистые и ресницы редки, как высыпавшаяся щетка... - Замолчите... - Взвизгнула рут, бросаясь на диван. Ее плечи вздрагивали от безудержных рыданий. Я не стал ее успокаивать и лег на кровать. Девушка долго еще всхлипывала, наконец, успокоившись, спросила: - а что же мне теперь делать? - Ничего. - Но меня же не будут любить мужчины. Я же женщина. - Это ни о чем не говорит. Вы не единственная. Она опять захныкала. Я притворился спящим. - Ну и пусть не любят, - сказала она и опять подошла к зеркалу. - Нос, как у китайца, - прошептала она, - ноги толсты, грудь жирна. Она бросилась ко мне и, встав перед кроватью на колени, зашептала, жарко дыша мне в лицо: - Миленький, ну что же мне теперь делать? Я хочу, чтобы меня любили, и чтобы ты меня полюбил. Я посмотрел на ее заплаканную мордашку из-под ресниц. Вся спесь с нее слетела. Она выглядела жалкой и униженной. - Лезь ко мне в кровать, - строго сказал я. - Как, прямо одетая? - Разденься. Она торопливо скинула с себя свитер, сбросила трусы. Я едва мог скрыть восторженный трепет, охвативший меня при виде ее голого тела. Она, безусловно, была великолепна. И ее пышные большие груди с розовато-коричневыми сосками могли свести с ума кого угодно. Она юркнула ко мне под одеяло и, преданно глядя мне в глаза, прижалась всем телом к моему боку. - Можно я тебя поцелую? - спросила она. Я кивнул головой. Рут с величайшим искусством и страстью прильнула к моим губам. Я обнял ее, чувствуя, как упруго сжались подо мной сдавленные груди. Я уже без всяких разговоров и отступлений принялся ее ласкать, ощупывая бархатную нежную кожу ее живота и ляжек. Рут таяла в сладостной истоме, безропотно отдавшись моим рукам. Встретив такую искренность, я возгорелся желанием получить от нее что-нибудь необыкновенное, поэтому, выскочив из-под одеяла, сунул свой член к ее лицу. Она недоуменно посмотрела на меня, не понимая, чего я хочу. - Возьми его себе в рот. Она смущенно улыбнулась. - Возьми, не бойся. Она осторожно, двумя пальчиками взяла мой член, приоткрыла свои губки, приложила его к ним. Сначала робко, а потом все более непринужденно она сосала его, причмокивая и вздыхая. Я склонился немного назад и достал рукой до ее промежности. Раскрыв пальцами губы ее половой щели, я сунул туда ребро ладони и стал медленно и нежно тереть ее горячую влажную похоть, чувствуя конвульсивные содрогания ее сильного красивого тела. Но вот сладость стала нестерпимой, сознание затуманилось похотью. Двигая своим членом в ее губах, как во влагалище, я чувствовал упругое сопротивление языка. Рут закрыла глаза и шумно дышала носом, извиваясь всем телом. Вдруг огненная стрела дикого наслаждения пронзила мое тело, и из члена ей в рот мощной струей ударили потоки спермы. Рут поперхнулась и закашлялась. В изнеможении я свалился на кровать, все еще натирая пальцем ее клитор. Она рычала и вертелась от наслаждения, размазывая по лицу густые потоки моей плоти. Она кончила минут через пять и, склонившись надо мной, спросила: - А тебе понравилось? - Очень. Схватив ее голову своими руками, я покрыл благодарными поцелуями замурзанную мордашку. Еще несколько минут после этого я жадно ласкал руками ее тело, с наслаждением ощупывая все выпуклости и впадины. Когда я вновь почувствовал рождение сильного горячего желания, она вдруг исчезла, оставив после себя лишь нежный запах духов да смятую подушку. - На сегодня все, - сказал он, позевывая, - завтра приходите пораньше. Мы простились с ним и пошли на корабль. Там нас поразили неприятные известия - завтра уходим в море.
Страницы: [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ 10 ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ] [ ]
Читать также:»
»
»
»
|
