Рассказ №0620 (страница 2)

     Я дал слово согласия, и он, осушив еще один стакан, начал рассказывать...
     

     Через два дня, окончив все дела, я собирал вещи, готовясь отправиться в обратный путь. Пароход до Антверпена уходил на следующий день утром. Окончив сборы, я пошел проститься с городом. Был полдень, стояла нестерпимая жара, раскаленный воздух даже в тени не давал прохлады. Но я шел по опустевшим улицам ослепительно белых домов и у каждой колонки обливался с ног до головы водой, которая моментально высыхыла. так я дошел до длинных рядов парусиновых навесов, в тени которых, развалясь прямо на земле, лежали алжирцы среди вороха разнообразной рухляди. Это был черный рынок. Он был обнесен с двух сторон высокими глиняными заборами, которые длинными рядами подпирали однообразно скорченные фигуры в белом и как бы составляли с ним единое целое. Я прошел по рядам, рассматривая товары. Чего тут только не было. Начиная от старых дырявых туфель и до дорогих золотых и серебряных сосудов. Возле груды старого разнообразного хлама лежал на земле индус и, облизывая языком сухие потрескавшиеся губы, перебирал четки. Когда я поравнялся с ним, он поднял вверх руки и крикнул по-французски: - Месье, хотите женщин?
     Я ничего не понял, но подошел к нему. А он, решив, что я согласен, вскочил с земли и, пошарив в своих карманах, извлек колоду карт, завернутую в целлофановую бумагу. - Посмотрите это! - сказал он, протягивая мне карты. Они были уже не новые, но и не очень потрепанные. На каждой из 53 карт была изображена женщина и каждая по-своему великолепна. Я рассматривал их с нескрываемым удовольствием, а индус, придвинувшись ко мне поближе, шептал на ухо: - Месье, каждая из них придет к вам ночью. Эти женщины созданы для любви, и они ее знают во всех тонкостях, о которых мы, земные, не имеем никакого понятия. Я слушал его сумасшедшую болтовню и смотрел карты. - Вы мне не верите?! - Спросил он, заглядывая мне в глаза, - Я не вру.
     Он потянул меня за рукав и, глядя куда-то вдаль сумасшедшим взглядом, приглушенным голосом сказал, вытянув вперед правую руку: - Она подарит вам самые сладкие ласки, самые приятные поцелуи и самую пламенную плоть. Она заставит вас забыть весь мир и даст вам возможность постичь истинное наслаждение в любви. Я не верил ни одному его слову, но меня поражали артистические таланты этого базарного продавца. И когда я стал вторично пересматривать карты, женщины показались мне более одухотворенными и еще более прекрасными. Я решил купить карты, чтобы при случае рассказать эту странную историю дома и проиллюстрировать ее картами. Как бы угадав мою мысль, индус бросил, не поднимая головы: - Два доллара.
     Я расплатился, спрятал карты в карман и зашагал в гостиницу. Портье сообщил мне, что меня около часа ожидает какой-то господин. Я поднялся в номер и нашел там своего старого фронтового друга Карла Бинкера. Мы радостно облобызались и закидали друг друга вопросами. Когда первое волнение встречи улеглось и мы уже высказали самое интересное о себе, наступило минутное молчание. Я разглядывал его холеное розовое лицо и мне отчетливо припомнился вечер в Париже, когда мы с Карлом, голодные, оборванные и грязные, бродили по пустым и грязным бульварам перепуганного войной города и искали не еду и тепло, о которых перед вступлением в Париж только и говорили. Такой ли он теперь бабник, как был? И, как бы отвечая на мой вопрос, Карл сказал: - Хочешь, мы устроим сегодня вечер в твою честь? Будут чудесные девчонки. Я согласился. Через несколько минут он извинился и убежал делать приготовления к вечеру, а я принял холодную ванну, улегся на диван и стал еще раз просматривать карты. Томная, сладострастная поза пикового туза привела меня в трепет, а загадочный взгляд пиковой тройки обещал столько наслаждений, что сердце мое стало учащенно биться. Меня восхитила девственная свежесть полуоголенной груди девятки треф и грация шестерки. Туз червей привел меня в сладостную истому. У меня мелко стали дрожать руки и по телу пробежал озноб. Я долго, не отрываясь смотрел на очаровательную фигурку милой дамы червонного туза и вдруг мне показалось, что она подмигнула мне левым глазом, причем я почти физически ощутил нервное движение ее стройного тела в своей руке. - Это какое-то наваждение, - подумал я, все еще не в силах отвести от красавицы взгляд, и положил ее в сторону рядом с собой. Больше никто не вызвал у меня особого внимания, за исключением червонного вальта с его удивительно милой фигурой и длинными стройными ногами. Я сложил карты, спрятал их в чемодан и стал готовиться к вечеру. Карл заехал за мной ровно в девять на своем "Бьюике". После десяти минут езды мы подъехали к небольшому белому особняку, окруженному большим садом. Узенькие дорожки сада были посыпаны желтым песком, отчего они казались золотыми. Во всех окнах дома горел свет и доносились раскаты музыки. Карл провел меня в довольно просторный зал гостиной, где на диванах и в креслах сидели около десяти гостей, мужчин и женщин. Среди женщин были и очень привлекательные. Мужчины всех возрастов, однообразно и элегантно одетые. С нашим приходом все пришло в движение. Меня поочередно представили каждому гостю и потом все шумной толпой направились в соседнюю комнату, где были расставлены столики на четыре персоны каждый. Вышла хозяйка дома, стройная миниатюрная женщина с черными как смоль волосами, спускавшимися мягкими волнами на ее оголенные плечи. Размашистое декольте позволяло видеть ее нежно-розовые упругие округлости грудей, разделенные узкой темной бороздкой. На ней было черное атласное платье, достигавшее колен. Справа на платье был такой глубокий разрез, что при ходьбе были видны голые ноги выше чулка. Она блистала драгоценностями, красотой и молодостью. Мы познакомились и я, как почетный гость, был приглашен к столу. Ее звали Салина. Отец ее, богатый американец, поощрял все прихоти дочери, считая это верхом оригинальности своей фамилии. Она увлекалась экзотикой дикой Африки и вот уже второй год в этом особняке беспрерывно праздновала свою юность с многочисленными друзьями. Одна половина столовой была свободна, и там расположился небольшой джаз. С нами за столом села лучшая подруга Салины маргарита граф и Карл. Ужин начался. Звенели бокалы, звучали тосты, гремела музыка. Салина пригласила меня танцевать буги. танцевала она страстно и самозабвенно. Осколки ее разрезанного платья летали в воздухе, совершенно обнажая красивые холеные ноги. Слегка влажные от пота руки она совала мне в рукава и, охватив мои запястья под манжетами, лихо вертелась вокруг меня, закидывая свои ноги как можно выше. Наконец и меня захватил ритм танца. И почти бессознательно совершал я головокружительные па, поражая окружающих. Мы с ней, хмельные и возбужденные, опустились прямо на пол. Нам зааплодировали. Глядя на свежее благоухающее тело Салины, я не удержался и прикоснулся к ее плечу рукой. Оно было влажное и прохладное. Она с удивлением взглянула на меня, погладила мою руку и порывисто вскочила на ноги. Я тоже встал и взял ее под руку, проводил ее к столику. - Вам скоро ехать? - спросила она меня, когда мы сели. - В десять часов утра. - О, как мало осталось времени. Я хочу побыть с вами. Давайте уйдем отсюда. - Давайте. Мы вышди в сад. Маленькие цветные лампочки едва освещали сад и дорожку, по которой мы шли. Я взял ее под руку, и она прильнула ко мне ближе. Мы свернули на более узкую тропинку, по которой пришлось идти по одному и она прошла впереди, а я следовал за ней и любовался ее фигурой, освещенной слабым отблеском долетавшего сюда света. Наконец, мы подошли к небольшой застекленной беседке. Она открыла своим ключом дверь и пропустила меня вперед. Задрапированные плотной тканью окна совсем не пропускали света. В беседке было темно как в банке с тушью. Я наткнулся на столик и чуть не упал, потом нащупал рукой что-то мягкое и сел, пытаясь присмотреться, но тщетно. Было совершенно темно. Где-то рядом я услышал дыхание Салины. Вдруг звонко щелкнул выключатель и синий матовый свет немного осветил беседку. Роскошное убранство этого уголка ошеломило меня. Я сидел на широкой бархатной тахте, покрытой чудесным персидским ковром. Рядом стоял маленький круглый столик с цветами в хрустальной вазе, отделанной золотом. У столика два пуфа, на одном из них сидела Салина. Справа блестело огромное трюмо, на полочках которого были расставлены в красивом беспорядке флаконы духов. Почти посредине комнаты высился великолепный торшер с широким голубым абажуром. Пол был покрыт ковром во всю комнату. Окна завешаны синим бархатом, а потолок задрапирован алым шелком. Я не упомянул еще низенький шкафчик с книгами, но он мне не бросился в глаза, я заметил его позднее. Салина была довольна впечатлением, которое произвел на меня этот тихий волшебный уголок. Она молча смотрела на меня, ожидая, когда я заговорю сам. - Что это? - спросил я. - Это мое убежище. Нравится? - Здесь чудесно, особенно, когда вы здесь. - Без меня не может быть и этой беседки. Когда я буду уезжать отсюда, я ее сожгу. Здесь у меня было столько приятных минут, что я ревную ее ко всякому, кто мог бы получить в ней то же самое. Я очень привязалась к вещам, некоторые из них я люблю как живые. Это называется фетишизмом, но меня не пугает это слово. Пусть называется как угодно, но мне так нравится. А у вас есть любимые вещи? - Нет, впрочем, есть, - и я вспомнил карты и туз червей. - Что это за вещь? - спросила она, глядя в зеркало. Мне не хотелось говорить ей про карты, и, чтобы замять разговор, я переменил тему. - Какие у вас чудесные волосы. Они придают вашему лицу невыразимое очарование. Она кокетливо тряхнула головой и, мило улыбнувшись, ответила: - Я только боюсь, что скоро останусь лысой. Уж слишком много желающих на земле иметь их на память. Хотите, я вам отрежу локон? - Вы очень добры ко мне. Чем я заслужил ваше внимание? - Ничем. Вы интересный мужчина. Вы мне нравитесь. Она поднялась с пуфа и подошла к трюмо. Отыскав ножницы, она быстро отрезала длинный локон у виска. - Нате! - она бросила мне волосы, и они, как тоненькие серебряные змейки, рассыпались передо мной. Я бережно подобрал их и положил в портсигар. А она причесалась, протерла лицо и руки духами и села на свое место. - Почему вы такой робкий и молчаливый? - Я не молчаливый. Я просто поражен вами и всем этим и никак не могу придти в себя. - Хотите, я покажу вам журналы, в которых помещены мои портреты? - Она подошла к шкафчику с книгами и вытащила оттуда целую кипу, - вот я во Франции на конкурсе красоты - Мисс Вселенная 1945 года. А вот я в Дании... А вот это в Бельгии. Смотрите, какой шикарный кабриолет. Я специально привезла его из Америки, чтобы ошарашить королеву. - Получилось? - Еще бы. Королевой была я, а она только присутствовала при мне. Салина выбрала из кучи один красочный журнал и показала его мне. На обложке фотография женщины в таком тонком платье, что можно было бы считать ее просто голой. На ее руках были черные перчатки, инкрустированные блестками, в черных волосах пламенем горела рубиновая роза. Сквозь узкие прорези черной бархатной маски просвечивали искорками зрачки глаз. - Узнаете, кто это? - Наверное, вы. - Это я так была одета в прошлое рождество на празднике в Майами, там было много почтенных дам, они шарахались от меня, как от чумы, - со смехом сказала она, любуясь своей фотографией, - Но все остальные были потрясены экстравагантностью моего костюма, парни бегали за мной толпами. На них смешно было смотреть. Один до того разгорячился, что в самозабвении слизывал пот с моего плеча во время танца. Я очень люблю, когда на меня смотрят мужчины. Мне приятно наблюдать, как возбужденные моим голым телом, они всем телом начинают трепетать от плотского возбуждения. Они шарят по мне глазами и чудится, будто на глазах у всей публики меня гладят по самым сокровенным местам, будто взгляды этих мужчин проникают в меня, как плоть в плоть. О, я упиваюсь этим и мне хочется в такие минуты еще больше раскрыться их взорам и отдаться одновременно всем. Салина закрыла глаза и запрокинула голову, исступленно шепча: - Как жаль, что люди ограничили себя пресловутой моралью, сковали себя навеки золотыми цепями нравственности и самое чудесное во всей вселенной назвали пороком. Ах, люди, люди, - вырвалось у нее. Она встала с дивана и подошла к окну. Воцарилась неловкая тишина. Я не знал, что ответить ей на этот довод и водопад страсти и, чувствуя себя виноватым, уткнулся в журналы. - Зачем мы с вами ушли от всех? - вдруг спросила она, - Там было скучно, а здесь еще скучнее. Боже! Как надоела эта скука! Как опротивел мир со всеми его мелкими, до смешного ничтожными людьми, с его никому не нужной целомудренностью и лживой нравственностью, а в душе у нее зловонный букет такого порока и разврата, что кажется, она сплошная багровая дыра, в которую чуть ли не каждый раз вниз головой бросаются мужчины. А эти безобразные псы, жаждущие вина и оргии, в минуты потрясения вдруг начинают громко вещать о морали, о нравственности, пренебрежительно говорить - шлюха, с которой вчера извивался в постели, вкушая сладости, которых ему никто, кроме женщин, не даст... Вы смотрите, в каких условиях мы живем, почему юбки должны быть до колен, а не ниже и не выше, почему я могу оголить почти всю грудь, но только не соски? Почему я на пляже могу ходить голая, а по городу обязательно одеваться с головы до ног? Чушь какая-то. Вот мне хочется сейчас раздеться, я хочу отдохнуть от тугого платья, но вы здесь и мне неудобно уже это делать, если вы не отвернетесь. Ну, что же вы молчите? Ответьте мне. - Я с вами во многом согласен, но кроме сочувствия ничего сказать не могу. У меня это с кровью матери, еще из утробы. Мы, немцы, высоко ценим целомудрие и нравственность, для нас это не просто слова, а культура жизни. - Ах, вы мелете чепуху! - перебила она меня, раздраженно отмахиваясь, - Мы... Немцы... У вас не меньше проституток, чем во Франции, вы тоже толпами лезете смотреть голое ревю и печатаете миллионами порнографические фотокарточки, - теребя свой шелковый платок, она прошлась по комнате и подсела ко мне, - А все-таки, вы, немцы, необычный народ. В вас нет бесшабашной веселости и милого юмора французов, в вас нет шокирующей развязности американцев, нет культурной учтивости швейцарцев и раболепной лести арабов. Салина сидела так близко ко мне, что я ощущал мелкую дрожь ее ног. Задумчиво уставившись в пространство, она молчала. - Зачем вы мучаете себя такими нелепыми мыслями? - спросил я ее, как-то бессознательно опуская руку на ее колено. Она вздрогнула, как под ударом электрического тока, взглянула на меня, отодвинулась. - Идите в гостиную. Я хочу побыть одна, - и как бы извиняясь, добавила, - Я от скуки совсем больна, а вы для меня неподходящее лекарство. Идите, и если Карл еще не уехал, шепните ему, чтобы он пришел сюда. Мне хотелось ее избить, месить как тесто, меня душило бешенство. Мое самолюбие было растоптано ее острым изящным каблучком, и это требовало отмщения. Я сдержал свой порыв ярости, вяло пожал ее холодную руку и вышел. Проходя в дверь, я незаметно отодвинул гардину на окне так, чтобы образовалась довольно приличная щель. В дом я не пошел, а спрятался в ближайшем кусте. Через минуту, убедившись, что за мной не следят, я подошел к беседке и отыскал свою щель. В полумраке я едва различил фигуру Салины. Она сидела все на том же месте и в той же позе. Прошла минута, две, три. Она нетерпеливо взглянула на часы, потом прошлась по комнате почти до двери и вернулась к зеркалу. Потом она стала собирать журналы, подолгу разглядывая некоторые из них. Уложив журналы на место в шкаф, она посмотрела на часы и принялась расхаживать по комнате. Взглянув на дверь, она вдруг остановилась, с минуту подумала и стала раздеваться. Сняла платье и осталась только в очень маленьких трусиках, которые блестящей ленточкой прикрывали низ живота, она стала осторожно растирать оголенные груди, любовно разглядывая себя в зеркале. Покончив с массажем, она сняла туфли и чулки и забралась на диван. Долго укладывалась, выбирая позу и, наконец, затихла. - Это она так ждет Карла, - мелькнула у меня мысль, от которой мне стало не по себе. - Я для нее плохое лекарство, что она хотела этим сказать? Я стоял в смятении, не зная, что делать. Позвать Карла не позволяло самолюбие, а возврашаться к ней сейчас я не решался. Меня колотила нервная дрожь и неприятно замирало сердце. Чтобы успокоиться, я решил пройтись по аллее и выкурить сигарету. Когда я снова подошел к беседке, в ней было темно. Я испугался, а вдруг она ушла. И теперь у меня не было никакой возможности ее увидеть. Но я сразу сообразил, что она не могла никак уйти незаметно для меня, так как я шел по той дорожке, которая вела к дому. Я решил войти к ней и сказать, что Карл уехал, а потом будь что будет. Темнота придавала мне смелости. Как только я вошел, Салина, очевидно, повернулась к двери, под ней мелодично зазвенели пружины. - Кто это? - шепотом спросила она. Я молчал. Бешеный стук сердца содрогал меня, как порыв ветра осину. Судя по молчаливому ответу, уже громче и с издевкой Салина сказала: - Это опять вы? - Да, я. - Зачем вы пришли? Я вас не приглашала. - Я пришел сказать, что Карл уехал. - Да! А вы не догадались спросить у портье, когда произошло это ужасное событие? - Нет, я никого ни о чем не спрашивал, - разозленный ее тоном, грубо ответил я, - И вообще, я вам не посыльный, если вам нужен Карл, идите и ищите его сами. Я хотел сейчас же уйти, но почему-то задержался. - Вас очень рассердила моя просьба? - уже более дружелюбно спросила она. - Я совсем не думала, что этим вас обижу. Извините меня, я звонила Карлу и он действительно собирался уехать. У него очень важные дела, но он сказал, что вас он не видел, хотя разговор мой состоялся через семь минут после вашего ухода. Я решила, что вы заблудились в саду. Вы теперь меня извините, я хочу спать. Это единственная возможность скоротать скучную ночь. Спокойной ночи. Под ней снова зазвенели пружины и все затихло. Я стоял ошеломленный и раздавленный, не зная, что делать. Я не мог уйти от нее, меня как будто приковали к ней невидимой цепью. Я стал в уме поносить ее площадной бранью, пытаясь заставить себя возненавидеть ее, но тщетно. Я только еще более отчетливо понял, что полюбил ее той сумасшедшей любовью, которая рождается мгновенно и мучает человека всю жизнь. Динь-динь-динь - дискантом прозвенели часы на трюмо. Три часа ночи. Я стоял в угрюмом оцепенении и мрачно соображал: что делать? Мелькнула мысль броситься к ней и умолять о прощении, чтобы она позволила побыть с ней, чтобы я мог ее видеть. Теперь даже ее издевки казались мне малыми по сравнению с этим пренебрежительным молчанием. Созерцание ее стройного свежего тела доставляло мне почти плотское наслаждение. О! Чтобы хоть раз взглянуть на нее! Мне хотелось броситься к торшеру, включить свет, взглянуть на нее и убежать. Я не знаю, сколько времени я простоял в этой чернильной тишине, копаясь в своих мыслях. Салина ничем не проявляла своего внимания ко мне, будто меня не было. Я тяжело вздохнул. - Это все еще вы? - спросила она. Я не ответил. - Вы что, хотите меня караулить? Не стоит беспокоиться. Я никого не боюсь, а евнухов не держу, так как ненавижу целомудрие. Черт вас возьми! - вдруг закричала она. - Вы либо убирайтесь отсюда, либо зажгите свет и сядьте, что вы стоите, как столб посредине комнаты? Этот окрик вывел меня из мучительного оцепенения. Я подошел к торшеру, нащупал шнур выключателя и включил свет. Салина сидела на диване, поджав к подбородку колени и диким злым взглядом пристально смотрела на меня. - Бросьте мне халат, он лежит на шкафу. Теперь отвернитесь, я оденусь. В шелковом алом халате она выглядела еще стройней и тоньше. - Дайте сигарету, - сказала она, присаживаясь на пуфик. Помолчали. только теперь я услышал звонкое тиканье часов, которое раньше не замечал. Стрелки показывали 3 часа 35 минут. - Что же мы будем делать? - спросила она. Разговаривать с вами не о чем, а на большее... - Помолчите, - попросил я, - дайте на вас посмотреть. Она очень удивилась, но замолчала, обиженно отвернувшись. - Боже, какая вы чудесная! - невольно вырвалось у меня восклицание. - Из какой сказки, какой волшебник вас добыл и подарил людям? Она улыбнулась и склонила головку, кокетливо посмотрела на меня из-под опущенных ресниц. Халат на ее груди чуть приоткрылся и мне стала видна пышная округлость мраморно-белой груди. У меня захватило дух и слова застряли в горле. - Что же вы замолчали? Говорите! Говорите же... Мне это очень нравится. - Что говорить? - продолжал я, с'едая ее взглядом. Разве можно высказать словами то очарование, которое вы излучаете, которое греет, обжигает и ослепляет все вокруг? Она заметила, что я смотрю на ее грудь, но не захлопнула ворот халата, а только прикрыла глаза и опустила руки, отчего он еще больше распахнулся, обнажая белую полоску живота с темной впадинкой на пупке. Я не выдержал и, порывисто вскочив с пуфа, приник губами к ее полуоголенной груди. Она вскрикнула и оттолкнула меня, стремительно отскочив в сторону. - Не надо! - прошептала она. - Не надо! В этом восклицании не было ни гнева, ни укора, ни мольбы. И я понял, что она горит тем же желанием, что и я. В каком-то диком исступлении, не сознавая, что делаю, что говорю, я протянул к ней обе руки и прошептал: - Ну, покажи мне ее и я не прикоснусь к ней, я только буду смотреть. Кинь мне эту подачку. Я умоляю тебя! Ее глаза загорелись, красивые крылья прямого носа затрепетали и сузились, она издала тихий протяжный стон и как будто против своей воли, как загипнотизированная, раздвинула в стороны халат. Оба полушария ее грудей, глянцево отсвечивающие белизной, с маленькими и темными сосками, покачнулись и замерли, призывно выставленные мне навстречу. Сладостная истома подкосила мне ноги и я чуть не упал. Конвульсии содрогнули тело. - Салина, милая, я люблю тебя, - прошептал я, не сводя с нее глаз. - Говори, говори, не умолкай! - задыхаясь, прошептала она и закрыла ресницами глаза. - Покажи мне еще кусочек твоего очаровательного тела, чтобы я мог на всю жизнь унести в памяти это сказочное видение! Она выставила из халата одну ногу. - Хватит? - Нет, нет! - закричал я. - Еще. - Ну что же еще? Я тебе почти вся показалась. - Я хочу видеть твой животик, твои руки, твои плечи, хочу взглядом лобзать твой стан, твои бедра, все и все, все... - Ох! Как ты обжигаешь меня своими словами, - ответила она с дрожью в голосе. - Я покажусь тебе вся, только подожди минутку, а то я умру. - Я не могу ждать. Я хочу видеть тебя. - Ну, смотри... - и с этими словами она сбросила с плеч халат и он упал на пол, окружив багряным ореолом ее ноги. Я невольно зажмурился, как от яркого луча, так очаровательно красива и мила была Салина в наготе. только маленькие атласные трусики прикрывали от меня остатки еще не познанного ее тела. Я задержал на них свой взгляд, пытаясь угадать, какие прелести скрыты там. Салина поймала мой взгляд. - Ты хочешь видеть и это? - Да. - Так сразу... Я не могу... - Давай я помогу тебе. - Нет, не надо... Я сама... Отвернись... - Я не могу отвернуться, я не могу ни на миг расстаться с тобой. - Ну хоть закрой глаза, - взмолилась она. - Нет, не могу. - Ну, тогда подожди немного... - Я не могу ждать. Я сгораю от нетерпения. - Сейчас. Не сводя с меня глаз, наполненных сладострастной влагой, она стала шарить рукой по бедру, ища замок змейки. - Сейчас... - шептала она, - сейчас... Наконец, тихо треснула змейка и трусы упали к ее ногам. Она тихо вскрикнула и, как будто пронзенная в самое сердце моим взглядом, как подкошенная упала на пол. Я подбежал к ней. Она была бледной, капельки испарины мелким бисером покрывали ее лоб и щеки. Я схватил ее на руки и отнес на диван. Пока она не пришла в себя, я торопливо шарил по ней рукой, сладостно ощущая нежное голое тело. Мягкая выпуклость ее лобка была гладкой и чистой, без единого волоска. Это придавало ей неземную красоту античной фигуры. Она была божеством и все, на что я мог решиться по отношению к ней, это трогать ее тело рукой, чтобы убедиться и убедить свое сознание в реальности происходящего. Салина открыла глаза и испуганно вскрикнула, прикрыв грудь рукой: - Ты ничего со мной не сделал? - Ничего, - ответил я, еще не поняв вопроса. Она облегченно вздохнула и улыбнулась. - Милый мой, ты прелесть, - прошептала она и погладила своей мягкой рукой мою пылающую щеку. - Подай мне халат, я мерзну. Я подал ей халат и пока она одевалась, сидел рядом на диване, с сожалением глядя, как под плотной тканью постепенно скрывается прелестное тело Салины. - Ты огорчен тем, что я одеваюсь? Ну, не надо. Я теперь твоя. Как только я согреюсь, я снова разденусь для тебя и ты сможешь смотреть на меня сколько захочешь. О! Давай немного выпьем, я уже совсем трезвая. А ты? - Я тоже. Но где мы возьмем вина? - У! Этого добра здесь сколько хочешь! - воскликнула она и, подбежав к книжному шкафу, извлекла бутылку коньяка. - Будешь это или лучше виски? - Давай это. Мы выпили по бокалу и Салина спрятала бутылку. - Хватит, я не люблю пьяных. Ты ведь тоже не хочешь, чтобы приятные воспоминания этой ночи потонули в пьяном угаре? - Ну, конечно. Иди ко мне, я тебя поцелую. - Только не сильно. В губы. - Хорошо. Она подошла ко мне и, положив свои руки мне на плечи, запрокинула голову, подставив губы для поцелуя. Я приник к этим пухлым, кроваво-красным подушечкам, чувствуя, как они шевелятся под кончиком моего языка, затрепетав от сладостного упоения. Мы чуть не задохнулись от захватившего нас счастья. Моя рука попала под халат и, обняв тонкий, гибкий стан, я прижал ее к себе, чтобы она почувствовала во мне мужчину. Второй рукой я стал гладить ее грудь и теребить соски. Салина вяло и бессильно сопротивлялась, тихонько вскрикивая: - Ой, что ты делаешь... Не надо! Но моя рука уже гладила и мяла упругую мякоть ее лобка, а указательный палец погрузился в обильно увлажненный "Грот любви". Салина задыхалась. Тело ее извивалось в сладостных конвульсиях, она едва вымолвила: - Я не могу больше стоять. Идем на диван... Подхватив ее на руки, я перенес Салину на диван, распахнул халат и в безумном порыве страсти стал исступленно целовать розовое, вздрагивающее тело. Салина прикрыла ладонью свой лобок, не допустив туда мои губы. Я поцеловал руку, милая девочка опять была близка к обмороку и, чтобы дать ей придти в себя, я прекратил свои лобзания. Постепенно она успокоилась, открыла глаза и тихо спросила: - Что же ты? - Сейчас! Я быстро разделся догола. Она пристально следила за мной с восхищением. Затем я лег рядом с ней и ощутил, как трепетная дрожь сотрясает ее тело. - Салина, милая, только не теряй рассудок, - шептал я ей, осторожно раздвигая ее ноги. - Я попробую, ты осторожнее. Это все так приятно, но у меня мутнеет разум... Я хочу почувствовать все... Осторожнее... С предельной осторожностью, давая ей возможность привыкнуть к каждому новому ощущению, я пробирался к драгоценному сокровищу. Салина нервно вздрагивала и бессознательно порывалась меня остановить. Она схватила мою руку, но не отталкивала ее от себя, а задерживала на том месте, до которого я добрался. Я нежно уговаривал ее, выбрасывая слова между поцелуями, она отпускала мою руку, и я упорно двигался дальше. Наконец, я благополучно перелез через нее, устроившись между ее широко раздвинутыми ногами. Но как только наши члены вошли в соприкосновение, Салина вскрикнула и закатила глаза, ее тело дернулось и затихло. Мертвенная бледность покрыла ее щеки, дыхание стало едва заметным. Я решил подождать и, не покидая достигнутых позиций, стал нежно массировать ее грудь левой рукой. Очень медленно Салина приходила в себя. Дыхание становилось ровнее и глубже, щеки розовели, дрогнули веки и ее глаза открылись. Она посмотрела мне в глаза и вдруг сказала: - Уйди, я не хочу тебя. - Что с тобой? Милая, чем я тебя обидел? Она оттолкнула меня от себя и отскочила на другой конец дивана, прижавшись спиной к стене. - Уходи, уходи! Ты гадкий, противный урод. Я не хочу видеть тебя ни одной секунды, - злобно сказала она, закрыв лицо руками. - Но что я сделал? Об'ясни! - Ничего не хочу об'яснять. Уходи вон. Сейчас же. - Я не уйду, пока ты не скажешь, в чем дело, - настаивал я, злясь за это нелепое недоразумение. - Я сейчас вызову человека и он вышвырнет тебя голого на улицу, - воскликнула она и потянулась к кнопке звонка. - Постой! - я перехватил ее руку, - ты оскорбляешь меня незаслуженно. Я не сделал ничего недозволенного. - Ты взял меня, когда я была без сознания. - Нет. Клянусь богом, - закричал я, отступая от нее. И это восклицание было настолько искренним, что Салина сразу поверила мне без дальнейших доказательств. - Я верю. Милый, как хорошо, что судьба послала мне награду за все то, что я испытала. Я теперь никогда в жизни не расстанусь с тобой и ты никуда уже не уедешь. Она нежно прильнула ко мне, целуя лицо, плечи и грудь. - Боже мой, как я благодарна всевышнему за тебя. ты хочешь меня? Бери, я твоя. Навеки. Но только, милый, осторожно, я хочу чувствовать тебя в себе. - Я буду осторожен. Все началось сначала. Медленно и осторожно я лег на нее и слегка надавил своим членом на мягкие губки любви, чувствуя, как они сами собой раздвигаются. Салина задрожала и вцепилась в меня руками. Она вскрикнула от боли и перестала болезненно дрожать. Взгляд ее глаз стал вызывающе спокоен. - Ну... Дальше... - сказала она и нетерпеливо двинула бедрами. Я надавил телом и мой член нырнул в горячую пропасть сумасшедшего удовольствия. Я уже не помню, что я делал и как. Смутно, как во сне, я представляю себе изгибы белого упругого тела, рычание и стон двух жертв любви. Потом все пропало в сладостном безумии. Когда я очнулся, Салина уже сидела около меня и своей нежной маленькой ручкой гладила мой живот. Сквозь щели, оставленные мной ночью, пробивался яркий луч солнца. - Я думала, что ты умер, - с дрожью в голосе сказала Салина. - ты видишь, я оказалась впервые в жизни сильнее мужчины. Я чувствовала тебя всего до конца, я даже рассмотрела сок, который ты в меня влил. Он очень смешан с моим. Хочешь, я и тебе покажу? Она спрыгнула с дивана и, взяв со стола розетку, поднесла к моим глазам. там мутными отблесками трепетала густая жидкость. - Здесь ты и я вместе, - восторженно прошептала Салина. - я буду хранить это всю жизнь. Мы теперь муж и жена. Я никогда не отпущу тебя от себя ни на минуту. Тебе не нужны будут никакие женщины, я их всех заменю одна. Я таял под наплывом бурного счастья. Созерцая голую Салину, я еще раз убеждался в совершенстве ее милой и нежной красоты. - Сали, я должен все-таки уехать в Кельн, - виновато сказал я. - Нет, никогда, - в ее глазах сверкнул гнев. - Но, милая, не нужно сердиться. Это от меня не зависит. Меня послали с очень важным поручением фирмы. Дело особой секретной важности, невыполнение которого грозит мне смертью. ты хочешь, чтобы меня убили? Я взглянул на часы. Было 7 часов 20 минут. Оставалось не многим более двух часов до отхода парохода. Я быстро оделся, расцеловал свою новую чудесную жену и бросился в гостиницу. Проводить меня к пароходу она не пришла. Я напрасно прождал у трапа до отхода. Я не знал, что с ней случилось и до сих пор не могу поверить, что она меня обманула. Но это была последняя встреча с земной женщиной, с которой я жил и которая оставила в моей памяти неизгладимое впечатление. Судьба, очевидно, послала мне ее для того, чтобы показать, как ничтожны были ее сладости по сравнению с тем, что готовили мне женщины-карты. Незнакомец был совсем пьян. У него заплетался язык и голова склонилась к столу в неодолимой дреме. Меня тронул его бесхитростный рассказ, и я решил во что бы то ни стало узнать, что было дальше. Но он ничего не мог сказать, он почти спал. Я быстро написал записку, в которой сообщил свой адрес, имя и фамилию, завернул в нее несколько долларов и сунул ему в карман.


Страницы: [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ] [ 10 ] [ 11 ] [ 12 ] [ 13 ] [ 14 ] [ 15 ] [ 16 ]

Читать также в данной категории: