 |
| |
| | Их роту, роту молодого пополнения, сержанты привели в баню сразу после ужина, и пока они, одинаково стриженые, вмиг ставшие неразличимыми, в тесноте деловито мылись, а потом, получив чистое бельё, в толчее и шуме торопливо одевались, сержанты-командиры были тут же - одетые, они стояли в гулком холодном предбаннике, весело рассматривая голое пополнение, и Денис... вышедший из паром наполненного душевого отделения, голый Денис, случайно глянувший в сторону "своего" сержанта, увидел, как тот медленно скользит внимательно заторможенным взглядом по его ладному, золотисто порозовевшему мокрому телу, еще не успевшему утратить черты юной субтильности, - Денис, которому восемнадцать исполнилось буквально за неделю до призыва, был невысок, строен, и тело его, только-только начинавшее входить в пору своего возмужания, еще хранило в безупречной плавности линий юно привлекательную мальчишескую грациозность, выражавшуюся в угловатой мягкости округлых плеч, в мягкой округлости узких бедёр, в сочно оттопыренных и вместе с тем скульптурно небольших, изящно округлённых ягодицах с едва заметными ямочками-углублениями по бокам - всё это, хорошо сложенное, соразмерно пропорциональное и взятое вместе, самым естественным образом складывалось в странно привлекательную двойственность всей стройной фигуры, при одном взгляде на которую смутное томление мелькало даже у тех, кто в чувствах, направленных на себе подобных, был совершенно неискушен; из коротких, но необыкновенно густых смолянисто-черных волос, ровной горизонтальной линией срезавшихся внизу плоского живота, полуоткрытой головкой свисал книзу вполне приличный, длинный и вместе с тем по-мальчишески утолщенный - на сосиску-валик похожий - член, нежная кожа которого заметно выделялась на фоне живота и ног более сильной пигментацией, - невольно залюбовавшись, симпатичный стройный парень в форме младшего сержанта, стоя на чуть раздвинутых - уверенно, по-хозяйски расставленных - ногах, смотрел на голого, для взгляда абсолютно доступного Дениса медленно скользящим снизу верх взглядом, и во взгляде этом было что-то такое, отчего Денис, невольно смутившись, за мгновение до того, как их взгляды могли бы встретиться, стремительно отвёл глаза в сторону, одновременно с этим быстро поворачиваясь к сержанту спиной - становясь в очередь за получением чистого белья... и пока он стоял в очереди среди других - таких же голых, как он сам - парней, ему казалось, что сержант, стоящий сзади, откровенно рассматривает его - скользит омывающим, обнимающим взглядом по его ногам, по спине, по плечам, по упруго-округлым полусферам упруго-сочных ягодиц, - такое у него, у Дениса, было ощущение; но когда, получив нательное бельё - инстинктивно прикрывая им низ живота, Денис повернулся в ту сторону, где стоял сержант, и, непроизвольно скосив глаза, мимолётно скользнул по лицу сержанта взглядом, тот уже стоял к Денису боком - разговаривал о чем-то с другим сержантом, держа при этом руки в карманах форменных брюк, и Денис, отходя с полученным бельём в сторону, тут же подумал, что, может, и не было никакого сержантского взгляда, с неприкрытым интересом скользящего по его голому телу, - Денис тут же подумал, что, может быть, всё это ему померещилось - показалось-почудилось... ну, в самом деле: с какой стати сержанту - точно такому же, как и он, парню - его, голого парня, рассматривать? - подумал Денис... конечно, пацаны всегда, когда есть возможность, будь то в душевой или, скажем, в туалете, друг у друга обязательно смотрят, но делают они это мимолётно и как бы вскользь, стараясь, чтоб взгляды их, устремляемые на чужие члены, были как можно незаметнее - чтобы непроизвольный и потому вполне закономерный, вполне естественный этот интерес не был истолкован как-то превратно, - именно так всё это понимал не отягощенный сексуальной рефлексией Денис, а потому... потому, по мнению Дениса, сержант никак не мог его, нормального пацана, откровенно рассматривать - лапать-щупать своим взглядом... "показалось", - решил Денис с легкостью человека, никогда особо не углублявшегося в лабиринты сексуальных переживаний; мысль о том, что сержант, такой же точно парень, ничем особым не отличавшийся от других парней, мог на него, обычного парня, конкретно "запасть" - положить глаз, Денису в голову не пришла, и не пришла эта мысль не только потому, что всё вокруг было для Дениса новым, непривычным, отчасти пугающим, так что на всякие вольные домыслы-предположения места ни в голове, ни в душе уже не оставалось, а не пришла эта, в общем-то, не бог весть какая необычная мысль в голову Денису прежде всего потому, что у него, у Дениса, для такой мысли не было ни направленного в эту сторону ума, ни игривой фантазии, ни какого-либо предшествующего, хотя бы мимолетного опыта, от которого он мог бы в своих догадках-предположениях, видя на себе сержантский взгляд, оттолкнуться: ни в детстве, ни в юности Денис ни разу не сталкивался с явно выраженным проявлением однополого интереса в свой адрес, никогда он сам не смотрел на пацанов, своих приятелей-одноклассников, как на желаемый или хотя бы просто возможный объект сексуального удовлетворения, никогда ни о чем подобном он не думал и не помышлял - словом, ничего такого, что хотя бы отчасти напоминало какой-либо однополый интерес, в душе Дениса никогда ни разу не шевелилось, и хотя о таких отношениях вообще и о трахе армейском в частности Денис, как всякий другой современный парень, был наслышан более чем достаточно, применительно к себе подобные отношения Денис считал нереальными - совершенно невозможными, - в том, что всё это, существующее вообще, то есть существующее в принципе, его, обычного парня, никогда не касалось, не касается и касаться в будущем никаким боком не может, Денис был абсолютно уверен, и уверенность эта была не следствием осознанного усвоения привнесённых извне запретов, которые в борьбе с либидо трансформировались бы в четко осознаваемую внутреннюю установку, а уверенность эта, никогда не нуждавшаяся ни в каких умственных усилиях, безмятежно покоилась на тотальном отсутствии какого-либо интереса к однополому сексу как таковому - Денис в этом плане в свои восемнадцать лет был глух, как Бетховен, и слеп, как Гомер, то есть был совершенно безразличен к однополому сексу, еще не зная, что у жизни, которая априори всегда многограннее не только всяких надуманных правил, но и личных жизненных представлений-сценариев, вырабатываемых под воздействием этих самых правил, есть своя, собственным сценарием обусловленная внутренняя логика - свои неписаные правила, и одно из этих объективно существующих правил звучит так: "никогда не говори "никогда". | | |
| |
|
| |
| | Ангелина подошла к выставленной попке Насти и приставила большую головку черного дилдо к сомкнутым губкам. Проведя по ним несколько раз вверх-вниз, она смазала головку выделениями женщины и обхватив дилдо рукой стала надавливать бедрами. Ольга просунула руку под тело Насти и сменила ее пальцы своими. Губки Насти стали расходиться в стороны по давлением головки. Настя крутила попкой пытаясь поскорее насадиться на этот член. Вскоре головка проникла внутрь Насти. | | |
| |
|
| |
| | Господи, стоит поголодать годик-другой, чтобы потом попасть на такое сексуальное пиршество... Вчера было изумительно, сегодня - не хуже - ну просто праздник какой-то... Подмахиваю одновременно и бедрами, и головой, что-то мычу, потная, в сперме... А меня пользуют двое смуглых, пухлых, еще более потных и остро пахнущих самцов... Вот оно единение Востока Запада - белая сучка на могучих бивнях двух черных (пардон, все-таки, коричневых) кобелей... Идиллия... Еще, еще, ещеооооооооооооооооооооуууууууу!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! | | |
| |
|
| |
| | Ребята все сделали, как я сказал, Димка принялся мыть зад Сашке, а Сашка нагнулся и подставил свой зад для мытья. Пока Дима намыливал Сашкины ягодицы и прохаживался мочалкой между ног у него встал член, вполне неплохой для его возраста, примерно четырнадцать сантиметров, и в два пальца толщиной, похоже, даже сам Дима не ожидал такой реакции своего члена. | | |
| |
|
Рассказ №21988
Название:
Автор:
Категории: ,
Dата опубликования: Суббота, 26/10/2019
Прочитано раз: 26943 (за неделю: 135)
Рейтинг: 35% (за неделю: 0%)
Цитата: "Первое время чувствовался лишь холодный ручеёк воды. Но потом в животе стало тяжелее и тяжелее, прошла резь. Я вскрикнула, дёрнулась, почти что сбросив ноги с кушетки. Но опытная медсестра успела их перехватить, прижала рукой, а локтём придавила туловище. Я почти что кричала, и даже заплакала, но в этот момент в мешке хлюпнуло, и через несколько секунд она вынула наконечник. Надела мне на ноги туфли, и зажимая попу, помогла встать. Я лишь подтянула колготки и трусики до низа попы, платье упало, и я с тонким визгом, спотыкаясь, побежала по коридору...."
Страницы: [ 1 ] [ ]
Сейчас вот, на старости лет, пишу мемуары. Некоторые эпизоды из жизни настолько врезались в память, что хочется рассказать о них и ещё где-нибудь. Тем более, что в формат мемуаров они не очень-то входят...
Случилось это, помню как сейчас, в самом конце октября в 1978 году. Училась я в шестом классе.
Вместо первого урока у нас в актовом зале школы было общешкольное обсуждение подготовки к мероприятиям по случаю Ноябрьских праздников. Ещё тогда я чувствовала себя неважно: в низу живота ощущалось "висение", будто там действительно "висел" какой-то камень, и эта тяжесть отдавалась вверх, вызывая поташнивание, затрудняло дыхание. Даже в глазах несколько плыло.
По-настоящему первым уроком была математика. Тут я не смогла держать себя. Руки подрагивали, шумело в ушах, соображение отсутствовало совсем. Учительница, заметив что со мной происходит что-то странное, послала меня к школьной фельдшерице. Та, почти без осмотра, задав несколько вопросов, в том числе и таких, когда я последний раз ходила в туалет, написала две бумажки: одну для классного руководителя об освобождении от уроков, а другую - направление в детскую поликлинику к дежурному педиатру.
Замечу, что в туалете я не была уже дня три, если не больше. Ещё и раньше в этом у меня были перерывы дня по два, и я на это не обращала особого внимания. Подумаешь, в этот раз немножко больше... Вот и случилось!
Отдав справку об освобождении от уроков учительнице, собрала все учебники, и отправилась в поликлинику. Детская поликлиника помещалась в старом здании с кирпичной центральной частью и двумя деревянными Г-образными пристройками с каждой стороны, и напоминала букву "С". Я вошла со двора и разделась в гардеробе. Направление к педиатру я подала в регистратуру и получила талончик с номером кабинета. Поднялась на второй этаж.
Очереди к дежурному педиатру не было, и я зашла в кабинет сразу. Опять было несколько вопросов по поводу туалета, врач ощупала живот. Затем велела сесть на стул.
- Значит так, Ира, - начала она, - у тебя настоящий запор. Ты сама знаешь, что кишечник у тебя работает с перебоями, и на это надо было уже давно обратить внимание. Но именно сейчас тебе необходимо будет сделать клизму.
В глазах у меня несколько померкло. Об этой процедуре я слышала, и догадывалась, как это неприятно, даже больно. И тем более стыдно. Врач увидела, как я вздрогнула, и продолжала тоном, не допускающим возражений:
- Сейчас тебе поможет лишь клизма. Но в нашей поликлинике этих процедур не делают. Производят их или в детской больнице, но там их делают только строго в определенные часы, и не каждый день, если нет показаний для находящихся там, либо во взрослой поликлинике, там их ставят в течении всего дня. До детской больницы достаточно далеко, пешком идти очень долго, и ещё раз повторюсь, что не факт, что тебя там примут. Зато до взрослой поликлиники отсюда всего минут двадцать пешком, я напишу тебе направление и заодно сообщу по телефону в регистратуру, чтобы тебя приняли, и договорись обо всём. Вот на этом направлении, которое я тебе дам, распишется медсестра, что будет делать тебе клизму, и потом в регистратуре поставят печать. И в этом виде ты мне его вернёшь. Только тогда я дам тебе справку об освобождении от школы на сегодняшний день. Только с нею будет действительна справка от вашего школьного фельдшера. Если справки у тебя не будет, то получается, что учёбу ты сегодня прогуляла. Знаешь, где находится поликлиника?
На и без того дрожащих ногах я побрела в поликлинику. Если бы не была я направлена именно на клизму, то возможно, была бы даже горда, что иду именно во ВЗРОСЛУЮ. Но тут...
Холодов ещё не наступило, тротуары были покрыты толстым слоем опавших листьев, которые ветер гнал под ноги. Помахивая портфелем, я с внутренним содроганием брела к той поликлинике. Всё ближе, ближе, ближе... Вот я и пришла, даже не заметила. Трёхэтажное каменное здание, недавно покрашенное. Захожу, оглядываюсь. Подошла к окну регистратуры, и показала направление. Регистратора куда-то отошла, с кем-то о чём-то переговорила. Видимо, из детской поликлиники действительно звонили сюда, и потому она написала в углу направления номер кабинета, и рассказала, как его найти. Я оставила пальто и шапку в гардеробе, и пошла в указанном направлении.
Нужный кабинет размещался в цоколе здания, иначе говоря, в подвальном помещении. Для этого надо было повернуть под главную лестницу слева, ведущую наверх. В цоколь спускалась довольно крутая длинная узкая лестница, освещённая парой тусклых ламп. Я кое-как, спотыкаясь, дошла до низу, и прошла во вход.
От этого входа направо и налево шёл коридор. В одном его торце - справа - была дверь с надписью ТУАЛЕТ"; немного левее был перпендикулярный коридорчик с двумя дверями справа и слева, и с массивной железной дверью в конце. На этой двери было какое-то рогатое колесо и надпись "УБЕЖИЩЕ". В противоположном конце коридора также была какая-то дверь, из-за которой смутно доносились голоса. Я повернула туда. Вдоль по этому коридору также шли двери - две слева, и одна, очень массивная и тяжёлая деревянная дверь - справа. Краска на стенах коридора облупилась, обнажая штукатурку. Да и штукатурка кое-где обвалилась, и в этих местах была видна косая решётка дранки.
Я вошла в ту дверь, что была прямо передо мной. За нею был маленький тамбур, с тремя дверьми. Две - так же прямо передо мной, и одна - слева. Вот из-за неё и доносились голоса. Я приоткрыла её и заглянула вовнутрь. Там за столом с чашками и тарелками с какими-то крошками сидели четыре немолодые тётки в белых халатах и косынках, и о чём-то судачили. На моём появление они разом оглянулись.
- Тебе, девочка, что?
Я не смогла выдавить и слова, и показала им бумажку. Одна из них прошлась по ней глазами, затем, не сходя со стула, высунулась немного в тамбур.
- Галиииинаа! - истошно прокричала она.
Из тех дверей, что были в тамбуре с краю, выплыла толстая тётка в белом халате и шапке лет за 45, в огромных очках и с парой крупных бородавок на широком лице.
- В чём дело, Лена?
Та тётка указала на меня. Я подняла руку с бумажкой.
Медсестра взяла направление, прошлась взглядом.
- Да, мне уже сказали про тебя. Значит так, Ира... Ну что ж, пошли! Портфель свой оставь вот тут, на этом диванчике! Не бойся, никому не нужны твои пятерки, а тройки и двойки - тем более! Ну, чего застряла?
Она взяла меня за руку, и с силой потянула за собой. Толкнула тяжёлую дверь, и встав позади меня, втолкнула вовнутрь кабинета. Захлопнула дверь.
Помещение для процедур было похоже на узкий длинный ящик. Под потолком на стене справа было грязное густо закрашенное окошко. Почти всю площадь занимала огромная массивная кушетка, обитая коричневым дермантином и укрытая клеёнкой. Из-под неё был виден край таза. В ногах у неё, в небольшой нише в стене, была раковина, около неё стояло эмалированное ведро под крышкой. А рядом... Там возвышался металлический штатив, вроде вешалки, с несколькими рогами наверху, и на одном из них висел зелёный резиновый, похожий на грелку мешок с длинным шлангом, несколькими петлями переброшенный через крючок с этим мешком. Под потолком у стен горели две лампочки.
Медсестра сняла с ведра крышку, зачерпнула оттуда воды. Пока я дрожала, осматривая кабинет, она успела одеть на шланг небольшой коричневый наконечник, защёлкнуть зажим, и теперь через горловину заливала воду в этот мешок.
- Тут сейчас немного, грамм 400, меньше полулитра, - говорила она грудным голосом. - А чего мы, собственно, ждём? Раздевай быстренько попу, и ложись живей! Или тебя раздеть?
- Как вас зовут? - спросила я. - А до туалета тут далеко! Я могу не успеть добежать!
- Меня зовут Галина Афанасьева. А если ты боишься не успеть, то на такой случай здесь есть горшок! - она выдвинула из-под кушетки обычный детский горшок. - В него и сходишь. После выльешь!
- Ну, нет... - протянула я. Сидеть на горшке, как трёхлетка, это было бы таким позорищем!
Дрожа вся - внутри и снаружи - я дрожащими руками стала ослаблять на шее пионерский галстук. Задрала вверх вместе с кружевным передником подол коричневого школьного платья. Слегка присев, опустила чуть ниже колена белые бумазейные колготки, подняла нижнюю рубашку и спустила трусики. Шагнула к кушетке.
- Да что это ты как мертвая? У меня бабули быстрее тебя ложатся! - сердито заговорила медсестра, и с силой толкнула меня в спину. Я упала руками на кушетку. Затем подняла почти до плеч платье и рубашку, скинула туфли, и улеглась, выставив попу.
- Так, правильно, на левый бочок! Левую руку положи под голову, ноги подогни к груди и обними колени правой рукой! - командовал медсестра. Она уже взяла длинную тонкую палочку, намотала на неё вату, и помакнула в баночку с густоватой и тягучей жидкостью. - Это глицерин, - она стала мазать наконечник клизмы. - А теперь я промажу им у тебя в попе.
Пухлой рукой она отодвинула вверх правую половинку попы, одновременно прижимая меня к кушетке. И тут же вставила в мою дырочку эту вату. Я дёрнулась.
Страницы: [ 1 ] [ ]
Читать также в данной категории:» (рейтинг: 75%)
» (рейтинг: 82%)
» (рейтинг: 77%)
» (рейтинг: 80%)
» (рейтинг: 83%)
» (рейтинг: 42%)
» (рейтинг: 86%)
» (рейтинг: 74%)
» (рейтинг: 35%)
» (рейтинг: 36%)
|
