 |
| |
| | Андрей, вставив ствол в рот, второму, ударил его в грудь. Тот, сначала не реагировал, но после второго удара, уже посильнее, закашлявшись, зашевелился и выпучил на Андрея глаза. Андрей, приставив палец к своим губам, взял его за грудки, поднял и пересадил к первому, все еще не вынимая пистолета из его рта. Тот все еще не поняв произошедшего, таращил глаза, и вдруг попытался вырваться. Андрей перехватив его, со всей силы ударил его коленом в живот. У парня перехватило дыхание, и он захрипев, медленно осел на пол. | | |
| |
|
| |
| | Вот и сейчас он распустил свой павлиний хвост, очаровывая Сашину жену. И это ему удалось: Инна уже смеялась над его рискованными анекдотами, как должное воспринимала довольно близкое расстояние, образовавшееся между ней и Женей. Саша живо общался с однокурсниками, и на время упустил свою жену из виду. Через некоторое время он обратил на нее внимание: Женя что-то увлеченно рассказывал, она с интересом внимала, а шустрая рука мужчины уже покоилась на ее округлых коленях. | | |
| |
|
| |
| | Переводчик смотрит настороженно, потом неожиданно шпрехает (проверка) : "Sie unterrichteten deutsch in der Schule?". Понимаю, что спрашивает про язык и школу. Для прекращения ненужных вопросов, отвечаю на берлинском диалекте (эффектно:) но другого не ведаю) : "In Schule franzusisch, der Sehnen in DDR, gefollt englische". Наверняка, чё-то произнес не совсем точно, но смысл вкладывал следующий - "В школе учил французский, жил в Германии, но нравится английский". Главное, фраза построена не как отмазка - фраза нападающая! | | |
| |
|
| |
| | Наше с ним знакомство произошло как-то само по себе, просто в один из дней начали здороваться. Узнал я, что зовут его Ваней, учится он в параллельной группе. Я старался не пропускать ни одного занятия, где наши группы были вместе. И что самое ужасное нравился мне этот парень с каждым днём всё больше и больше. Выспрашивая, у тех с кем уже познакомился, о других однокашниках, в том числе интересовался, как бы невзначай, и о нём. Слухами земля полнится. Много чего новенького я узнал о незнакомых мне людях, но интересовал меня только один. Как оказалось, этот изящный брюнет, с тонкими чертами лица, и бездонно голубыми глазами занимался танцами, и подрабатывал в одном из ночных клубов города. Конечно же, этот человечек отличался от всех окружающих, он был всегда стильно одет, хорошо причёсан, ухожен и уверен в себе. И по слухам, был он самым настоящим Геем, но, слухи - слухами, а в поведении его читалось именно это. А мне, вот именно такие и нравились. По разговорам ни парни, ни девушки его не воспринимали. Отношение к Геям у большинства людей показушное, говорят много, громко, и плохо, просто не понимая, а может, понимая, но ведь как можно - стереотипы. Поэтому мои хорошие отношения с ним, наверное, многим показались подозрительными, но кроме рукопожатий нас ничего не связывало. А мне хотелось, безумно хотелось вдыхать его аромат, бесконечно тонуть в голубизне его глаз, говорить и говорить с ним. В своих фантазиях я подходил к нему, прижимал к сердцу, обнимал со всей нежностью и утопал в его горячем поцелуе. Мои пальцы путались в его кудрях, сердце выскакивало из груди, а всё моё существо закипало в порыве страсти. Но всё это только картины воображения, наяву- только две sms-ки, причём отправленные мной, ответа я так и не дождался. Сколько человек может скрывать свои чувства? Рано или поздно всё должно было открыться, но итог был непредсказуем. Любя, и не зная чувств другого человека, внушаешь себе, что ты ему безразличен, и боишься быть отвергнутым и сделать первым шаг. Но жизнь проходит и, наверное, нет более глупо потраченных дней, чем в ожидании, страхе и незнании. Развязка пришла сама собой. Один из выходных дней, ночной клуб, Ванька на сцене, безмерное количество алкоголя в моём организме, такси. Мы ехали на заднем сидении <волги> по ночному городу, молча смотрели друг - другу в глаза, держались за руки, и каждый, наверное, думал о своём, и казалось, что вот там за поворотом - конец света. Так хотелось умереть, на глазах слёзы а в голове цепная реакция. Нет, это не рай, наверное, это и есть обычная земная жизнь. Жизнь в которой нет завтра, не было вчера, а есть только мгновение счастья. И не важно, отдам всё, за этот миг молчания, шума мотора и шуршания шин. За этого человека, и дальше пустота. Ночь пролетела. Нежные поцелуи, от которых кружилась голова и хотелось бежать, бежать от этого сумасшедшего мира в дикие джунгли. Аромат любви, заставляющий каждый нерв в мозгу притуплять ощущения, и чувствовать, как по телу проносятся электрические разряды. Мы слились в единое целое, и я в первый раз занимался именно любовью, а не сексом. Я входил в него и чувствовал, как он принимает меня, как наши пульсы бьются на одной частоте, как наши тела, только что познавшие друг друга, при прикосновении лихорадило, и мы растворялись. Губы покрывали нежными поцелуями каждую клеточку обнажённого юношеского тела, и не было ни чего прекрасней слов шептаемых на ухо. Тёплое дыхание заставляло мурашки бегать по всему телу, и мы находились в лёгком ознобе. Я его любил. Он меня любил. Всего один миг. А завтра уже не наступило. | | |
| |
|
Рассказ №1558 (страница 3)
Название:
Автор:
Категории:
Dата опубликования: Понедельник, 17/04/2023
Прочитано раз: 50234 (за неделю: 2)
Рейтинг: 89% (за неделю: 0%)
Цитата: "Тут Мурка опять ненароком-то левою грудью Ивана коснулась - и его будто током пронзило, и сердце его застучало сильнее, отвечая другому такому же сердцу, что билось под муркиной левою грудью. И уж не владея собою, лишь движеньем ведомый безумной несытой души, подался он к Мурке и впился в её алый рот несытым, как сам, поцелуем. Горячее муркино тело под тонким халатом повторило покорно все изгибы иванова тела - каждый малый изгиб, каждый шрам, впадинку каждую тела заполнила муркина плоть. И желая м-мучительно с плотью муркиной слиться в одно, всё сильнее впивался Иван в её алые губы и всё крепче её он к себе прижимал - как неистовый реаниматор! - будто Мурку хотел удавить он и после вдохнуть в неё новую жизнь - иное дыханье!..."
Страницы: [ ] [ ] [ 3 ] [ ]
Стыдно было Ивану и горько в блудилище этом, и видя, что мается он, мурлыкала Мурка ему: "Выпей, Ванечка, выпей ещё." И левою грудью норовила прижаться к Ивану. И ещё Ваня выпил, чтобы не было стыдно и горько. И ещё. И ещё. А и кре-епка была на кедровых орешках! И дотла в ней сгорели, в самогонке-то этой, и горечь и стыд. Всё сгорело дотла и винтом разноцветным взвилося - фьюить! - и к чёртовой матери всё улетело.
Тут Мурка опять ненароком-то левою грудью Ивана коснулась - и его будто током пронзило, и сердце его застучало сильнее, отвечая другому такому же сердцу, что билось под муркиной левою грудью. И уж не владея собою, лишь движеньем ведомый безумной несытой души, подался он к Мурке и впился в её алый рот несытым, как сам, поцелуем. Горячее муркино тело под тонким халатом повторило покорно все изгибы иванова тела - каждый малый изгиб, каждый шрам, впадинку каждую тела заполнила муркина плоть. И желая м-мучительно с плотью муркиной слиться в одно, всё сильнее впивался Иван в её алые губы и всё крепче её он к себе прижимал - как неистовый реаниматор! - будто Мурку хотел удавить он и после вдохнуть в неё новую жизнь - иное дыханье!
Мурка с великим трудом отстранилась от Вани. Пылала она - и своею и ваниной страстью - и прерывистым шёпотом в ухо шептала Ивану: "Не сейчас: Пусть сначала уйдут: А пока ты иди, будто вовсе уходишь: А через часок приходи. И бутылочку нам принеси. На двоих нам с тобой: Понимаешь?"
"Обманешь:" - мучительно выдохнул Ваня.
"Не обману-у, - промурлыкала Мурка, и бешеный бес заскакал неожиданно в муркиных пьяных глазах, - А чтобы ты, Ванечка, не заблудился, чтобы наверняка уж вернулся, я тебе покажусь."
И она от Ивана на пару шагов отскочила и быстрой рукой распахнула халатик:
У Ивана уж сердце не билось. Она: Она была ры-ыжая там - не соврал перевозчик. "Леди Годи-ива", - нетрезво подумал Иван. Улыбнулся и горько и криво: "Обма-анет." И бросился прочь - за бутылкой.
Зимняя ночь на Севере - чёрная ночь. И пурга тут же след заметает. Чуть отвернулся, глаза зажмурил, забылся на мгновенье - и-и-и ищи-свищи! Потерялся человек - ни слуху, ни духу. Замело. Вот так и с Иваном - пробежал он по пурге, заскочил к самогонщику, покрутился по посёлку, вернулся, таясь, к муркиному балку, а там мертво всё - ни огонька в окошке, ни шороха за дверью - будто вымер балок. Как же так? С одного боку зашёл, с другого - нет никого. В окошко пальцем поскрёб, в дверь постучался - нету ответа. И сердце оборвалось: "Обману-ула Мурка!"
И злостью и горечью зашлося иваново сердце: "Вот те на!" А тут ещё голос серёжин прогнусил над Иваном ехидно во мраке: "Зря ты, Ванька, тут крутисся, понял? Чё ты думал, что Мурка те даст? Как же, на вот тебе! Ха-ха-ха! Спать иди, пьянь. Армян-то узнает:"
Обернулся Иван, посмотрел на него - на смазливую подлую рожу. И (то-очно - бес нашептал!) со всею со злостью уд-делал Серёжу по роже смазливой его и кровью оставил харкать на снегу.
И ушёл допивать. Обману-ула!..
* * *
Где забыло меня ты, о ты, моё светлое счастье?
Где бродишь с другими - не такими, как я?
Что сделал не так я в запутанной жизни моей?
Подскажи. А-а, я знаю, я знаю -
Такие, как я, умирать ведь должны молодыми.
Зачем, о зачем я поддался, когда вы тащили меня
От обрыва Империи прочь, когда уж хотел я
Сигануть головою нетрезвою вниз. О-о, да лучше б,
Лучше я бы загнулся от водки - счастливый ! -
Под каким-нибудь там ленинградским забором,
Чем так: Это, знаете, как? Это будто
На своей остановке родной ты сойти не успел,
И скорый умчал тебя поезд в чужие ненужные дали.
И с тоскливым ты ужасом смотришь в окно,
И н-никак невозможно вернуться!
Лишь колёса стучат бесконечно в чужой пустоте,
Да беспомощно ноет пропащее сердце.
Ай-я-я-ай!
Где ты, Север? Возьми меня, Север,
И насмерть меня задуши
Багульника сладким угаром, метелью -
Сумасшедшей, кромешной! - мой след замети.
Чтобы кончилось всё - чтобы кончилась память.
* * *
Утром Ваня с похмелья - тяжёлого, горького как никогда - притащился в контору. А все уж всё знают вокруг, и на Ивана косятся со страхом: "Армян-то ведь так не оставит."
Армя-ан: Был он хищною рыбой и по счёту большому шакалил. Это были ведь те-е времена - кооперативов и малых больших предприятий. И хищные рыбы начинали шакалить в нечистой воде. Огромные Деньги с головой накрывали Россию, и потирали нечистые руки шофера, повара, доктора - все, кто власть правит над телом.
Ну, в контору Иван притащился. Па-алыч Ваню зовёт в кабинет. Палыч был заместитель Армяна. Палыч Севера был командир.
"Эх, Ванька, ты, Ванька! Биться-бля-колотиться! Что же, Ванька, ты нахуевертил!"
А что ему Ваня ответит? И так уж ни жив и ни мёртв, и опухла рука, и разит, как из бочки.
"Армян приезжает сегодня. Армян - он уроет за Мурку. Уж Серёжа ему напоёт - будь спокоен! Эх, что же ты нахуевертил!"
Помолчали. А нечего было Ивану сказать!
Тут по столу Палыч огромным вломил кулаком - гром далёко разнёсся: "Посыла: Посылаю тебя в Уренгой! Давай на вокзал и - чтоб духу!.." И блеснула скупая слеза и скатилась по круто раздутой ноздре. И голосом дрогнувшим Палыч прибавил: "Деньги, вся там херня - у бухгалтерши, значит: И на вот, поправься, - полбутылки он грохнул на стол, - А то: Это ж страшно смотреть - окочуришься, бля, по дороге!"
"Спасибо те, Палыч!" - чувствительно всхлипнул Иван.
"Ладно, ладно: Давай: Так держать!" - скомандовал Палыч.
"Как?" - спросил его Ваня.
"Вот так!" - показал ему Ваня.
И начал Иван держать - ТАК. Путь держать всё на север, на север, на север в пустоте дребезжащей вагона.
"О невозможнейшая из невозможных любовей моих! Никогда: Н-никогда я тебя не увижу!"
* * *
Плыл, качаясь, вагон, и видением белого бреда проплывала бескрайняя тундра за мутным стеклом. Отпивал помаленьку Иван из бутылки, что дал ему Палыч, и думал о жизни пропащей своей - череде бесконечной потерь и падений. И о Мурке, обманувшей его, горевал. И глотал он при этом нетрезвые горькие слёзы.
Дремота накрыла его в полумраке вагонном, и стук монотонный колёс - колыбельная жизни пропащей - убаюкал его. Он заснул, и, конечно же, Мурка приснилась : как-то чудом проникнув в вагон, она подплывала к Ивану в шубе, но с головой непокрытой, и рыжая грива волос, рассыпаясь, горела во мраке вагонном. "Годи-ива," - подумалось Ване во сне, и Мурке сказал он с обидой: "Эх ты - обману-ула." Но Мурка в ответ головой покачала и шубу тяжёлую быстрой рукой распахнула. Нагота озарила Ивана сияньем, ослепила, и муркина рыжая лилия страсти из-под белизны живота полыхнула огнём. "Ры-ыжая: Не соврал перевозчик," - восхищённо подумал Иван и услышал, как Мурка ему говорит: "Вот я, Ванечка, видишь? Я не обманула."
И как будто его разбудил её голос - проснулся Иван и, не различая между явью и сном, уставился дико во мрак. Дверь купе распахнулась - Мурка стояла в проёме, в шубе, но с головой непокрытой, и рыжая грива волос, рассыпаясь, горела во мраке вагонном.
"Годи-ива," - вслух удивился Иван, не понимая, не чувствуя грани между явью и сном. Да и не было грани! Реальность бредовее сна и сон реальнее яви в тайном сговоре, вместе, плели эту фабулу ночи полярной.
"Вот я, Ванечка, видишь? Я не обманула," - промолвила Мурка и шубу тяжёлую быстрой рукой распахнула.
У Ивана уж сердце не билось.
Что там было во мраке вагонном меж ними - не знаю. И врать не хочу, и безумному воображенью заглянуть не позволю туда я - за занавес ночи полярной. Я с Иваном в том поезде не был.
Но однажды, блуждая на Севере диком, ночь одну ночевал я в каком-то балке на Повховском месторожденьи. Хозяин-геолог в ночь умыкался на буровую. В одиночестве скучном лежал я на койке, завывания слушая ветра. Взгляд уныло блуждал по предметам чужим м всё возвращался к потрёпанной пухлой тетради на столе. Мне чутьё говорило, что это романтика тайного мысли притаились под ветхою серой обложкой. Бог прости меня, грешного, - потянулся несмелой рукой я к тетради и раскрыл наобум, наудачу. Крупно и ровно вверху страницы был написан заголовок: "Баллада о той, которая дала." В чтенье я углубился и понял, что что текст-то баллады отношенье имеет прямое к теме воя про Ваню! Привожу его, текст, целиком - без вымарок и исправлений.
Страницы: [ ] [ ] [ 3 ] [ ]
Читать также:»
»
»
»
|
