 |
| |
| | Я была девственница, ещё ни разу ни с кем. Я член вообще даже ещё ни разу не видела. Да и время тогда было другое, не такое, как сейчас. Это был восемьдесят пятый год, даже ещё перестройка толком не начиналась. Ну, а он решил, что я просто ломаюсь, и изнасиловал меня. Мать тогда работала так: сутки дежурит-трое свободна. Вот он и дождался, когда она ушла на дежурство, зашёл ко мне в комнату, связал, привязал к кровати. Ты ведь знаешь, я и сейчас сплю очень крепко. А тогда вообще спала, как убитая. И когда проснулась, он уже был во мне. Хотела крикнуть, а во рту полотенце, он и об этом позаботился заблаговременно. Ну, и насиловал меня всю ночь напролёт. Сделал со мной пять или шесть раз, я уж и со счёта даже сбилась. Полотенце изо рта после первого раза вынул, знал, что я орать уже не стану-а какой смысл-то? Только перед соседями позориться! | | |
| |
|
| |
| | Кстати, подобное отношение, но уже к РУССКИМ женщинам, свойственно кавказцам. Почему-то принято считать, что грузины умеют ухаживать. На самом же деле это не что иное как показуха, пускание пыли в глаза, желание прежде всего показать себя. Только бросаются они деньгами не потому, что действительно щедры, а потому, что деньги им ничего не стоят. Достаются легко, без всяких усилий от курортников, которых обирают, как липок, и от продажи цитрусовых, которые плодоносят сами по себе. Под их кронами они и благоденствуют. Точно так же, как азиаты возле виноградников. | | |
| |
|
| |
| | Моя любовь была сильной и нежной. Вот только нужно было уходить на чертову работу. "И вот однажды возвращается муж из командировки" : - это запев традиционных анекдотов. И вот однажды возвращаюсь с чертовой работы я - как всегда, бегом, скорее к моему Птенчику! Скорее трахать мою любовь! Вхожу в прихожую - вижу, как дверь в комнату стремительно закрывается. Мой Птенчик просунул носик пуговкой в щелку и говорит: | | |
| |
|
| |
| | Чего то ты не жаловался, когда сношал меня. - Подумал я, залезая на танцующий табурет. Рук не хватало из за неимением карманов я всовывал пасатижи и отвёртку за резинку трусов. Причём качающая табуретка не хотела успокаиваться и я в унисон с ней резонировал, как будто специально покачивая бёдрами. Оглянувшись на хозяина квартиры, я заметил, как он смотрит на меня и теребит стоячий хуй. Уже заканчивая работу, почувствовал, как по ноге стекает, что то тёплое. Не надо иметь учёной степени, чтобы понять, что это может быть. Собрав инструменты и бросив их в кучу своего тряпья, я наклонился и обеими руками стянул стринги до колен, при этом раскрывая зрителю сочащий анус и выдавливая из себя побольше спермы. Затем сел на корточки опуская трусики до самого низа. Аккуратно переступая с ноги на ногу, снял их с себя, скомкал в кулак и раздвинув ноги начал собирать свои выделения снизу вверх по ногам, остановившись на заднице, подтираясь. | | |
| |
|
Рассказ №21870
Название:
Автор:
Категории: ,
Dата опубликования: Вторник, 17/09/2019
Прочитано раз: 6511 (за неделю: 10)
Рейтинг: 0% (за неделю: 0%)
Цитата: "В безликой комнате, где свет от неоновых вывесок меняет цветные слайды, я сниму с нее все, встану перед ней на колени и почувствую под своими губами ее теплые влажные губы, услышу ее стон, почувствую ее руки на своей голове. Через несколько минут она не может стоять, ее тело дрожит, мы падаем на кровать, где я продолжаю шептать ее клитору, как он прекрасен. Она почти кричит, она просит, она стонет: "Боже, боже, о господи!". Ни один священник ни в одной церкви не слышал более неистовые воззвания к богу, чем эти, по субботам, на окраине Бронкса. Я провожу пальцем по ее животу, сжимаю сосок, возвращаюсь к ее горячим бедрам, вхожу в нее одним пальцем, затем двумя, она кончает, я вижу ее глаза-как две огромные луны далекой вселенной. Мы лежим на липкой простыне, муха бьется в окно, вентилятор над головой мотает круги, не в силах поверить, что все закончилось. Она вертит сигарету в пальцах, как четки. Я прикуриваю ей, потом себе, чертыхаясь, что, как всегда, она не заметила, где выпала ее зажигалка...."
Страницы: [ 1 ]
Наш дом был неподалеку католического костела, и по субботам меня маленькую часто водила туда мама. Теперь я взрослая-к своим двадцати трем уже избавилась от парочки зависимостей, сьехала от родителей и приобрела достаточно цинизма, чтобы не страдать бессонницей. Но каждую субботу я иду на молитву-в липкую атмосферу того бара, где все началось. Я точно не знаю, что заставляет людей идти в церковь, к ее холодному спокойствию, к ее величественной отстраненности. Но я точно знаю, зачем мне этот насквозь протухший бар. Там я встречу ее-свою мадонну и своего пророка.
Я зайду, закажу стакан чего-нибудь безвкусного и буду ждать, вздрагивать от каждого скрипа двери, раздражаться от громкого смеха вокруг, курить, прятаться в дыму и своих белых длинных волосах. Она вваливается, как всегда смеясь, звякая ключами, оставляя за собой ворох предметов, падающих из сумки. И всегда в ней что-то нелепое, неподходящее, без чего невозможно дышать. Вот она подойдет, скажет глупость, чмокнет в губы, как любимую собачку дамы целуют в нос, уставится своими серыми глазами и, черт возьми, предательски дрогнет губа, потом вторая, и я уже улыбаюсь, разве что не смеюсь. Это все, вот это все длиться и длиться. Все кружится. Потом она берет меня за руку, мы расплачиваемся и едем в какую-нибудь конуру. Там происходит моя исповедь. Я говорю ей в ухо что-то, чтоб она смеялась, кажется, закончится ее смех и исчезнет все вокруг. Она целует меня в шею еще в машине так, что мои пальцы впиваются в сидение, а пульс мотает, как счетчик в такси.
В безликой комнате, где свет от неоновых вывесок меняет цветные слайды, я сниму с нее все, встану перед ней на колени и почувствую под своими губами ее теплые влажные губы, услышу ее стон, почувствую ее руки на своей голове. Через несколько минут она не может стоять, ее тело дрожит, мы падаем на кровать, где я продолжаю шептать ее клитору, как он прекрасен. Она почти кричит, она просит, она стонет: "Боже, боже, о господи!". Ни один священник ни в одной церкви не слышал более неистовые воззвания к богу, чем эти, по субботам, на окраине Бронкса. Я провожу пальцем по ее животу, сжимаю сосок, возвращаюсь к ее горячим бедрам, вхожу в нее одним пальцем, затем двумя, она кончает, я вижу ее глаза-как две огромные луны далекой вселенной. Мы лежим на липкой простыне, муха бьется в окно, вентилятор над головой мотает круги, не в силах поверить, что все закончилось. Она вертит сигарету в пальцах, как четки. Я прикуриваю ей, потом себе, чертыхаясь, что, как всегда, она не заметила, где выпала ее зажигалка.
Утро, как похмелье, открыло один глаз. Я уже иду по улице и кутаюсь в свой синий в клетку шарф, который, как она сказала, "больше подходит для семейного пикника, чем для твоей шеи". Аминь.
Страницы: [ 1 ]
Читать также:»
»
»
»
|
