|
|
| | С этого дня я стал рабынькой. Постирушкой. гладилкой, кухаркой, ну заодно и уборщицей, разнорабочим и просто живой игрушкой. В течении следующих трех месяцев мне еще удавалось сохранять от сестры относительную свободу, я даже умудрялся ходить по впискам и все такое. Ну на том все закончилось, ибо сестра все больше входила в роль рабовладелицы. А как не войти, когда я и сам в глубине души желал быть рабом? Причем даже непонятно кого больше-парня или девушки. Меня тянуло и к тем и к другим. И в обоих случаях мне больше хотелось удовлетворять партнера, может даже служить для него, не знаю. И если я фантазировал к примеру о сексе с девушкой, даже когда шли мысли о том, как я ее трахаю, мне больше возбуждала мысль как я ей тем самым дарю удовольствие, а не наоборот. И с парнем такая же песня. | | |
|
|
|
| | Расположившись параллельно над ней - но не прямо параллельно, а наоборот, валетом, так что лицо его нависало аккурат над недавно покинутыми им сладкими безднами, - он вновь прильнул губами к доверчиво приоткрытым влажным створкам, проникая вглубь кончиком языка, изучая им изнутри закоулки потаённой пещерки и слегка щекоча зыбкую плоть. Дыхание Полумны стало прерывистым и учащённым. Бёдра её сотрясала мелкая дрожь; ступни её прекрасных ножек, коим не нашлось места на коротком диванчике и каковые вынуждены были разместиться за краем левого кожаного подлокотника, ёрзали то влево, то вправо. | | |
|
|
|
| | Я воткнул в видик кассету, оказалась неплохая мелодрама, уселся на диван, Наташа примостилась рядом, а потом улеглась головой мне на колени и вытянув ноги, внимательно уставилась на экран телевизора. Коротенький халатик задрался ещё выше, показывая мне розовые узенькие трусики с кружавчиками, а в вырезе халата полностью открылась и матово белела в темноте, освещаемой только "ящиком" , грудка с крепеньким, торчащим сосочком. Я купал свою дочь до восьми лет, смывал ладонью мыло с самых интимных и сокровенных мест и никогда не рассматривал её, как объект сексуальных мечтаний, даже когда из угловатого подростка она превратилась в прекрасную лебедь с шикарной фигурой (спорт, гимнастика) , обалденными женскими прибамбасами (ноги, попка, грудь) . Максимум, что мог - это приобнять, потрепать по попке, а тут чую, от увиденного дружок мой в шортах зажил своею жизнью и, ощущая на себе давление девичьей головы, стал вырываться наружу. Я заёрзал задницей, стараясь сдвинуть в сторону это безобразие, а Наташа, как ни в чём не бывало, наоборот ещё сильнее прижала бойца, затем развернулась ко мне лицом: | | |
|
|
|
| | - Жень, только ты не подумай про меня что-нибудь такое нехорошее...в общем, ты мне очень нравишься! Ты мне с самого первого дня стала нравиться... Еще пару минут я видела ее взгляд, потом Лера убежала к себе в комнату. Я немного в шокированном состоянии минуты 2 стояла не шевелясь... потом еще раз сполоснув лицо холодной водой, и не вытираясь я вышла с ванной и пошла к Лере в комнату. Лера сидела на диване и обнимала зайца. Увидев меня она засмущалась и опустила глаза вниз. | | |
|
|
Рассказ №17037
Название:
Автор:
Категории: ,
Dата опубликования: Пятница, 08/05/2015
Прочитано раз: 31649 (за неделю: 27)
Рейтинг: 68% (за неделю: 0%)
Цитата: "Она скинула с себя все платья и осталась в одной батистовой рубашке. Но вот и батист сполз с ее плеч и грудою упал у ног, обнажив роскошное тело. Налюбовавшись вдоволь своими чудесными формами, игуменья придвинула кресло и опустилась в него, слегка расставив ноги. Брызнув духами, она расчесала шелковистые волосы около губок и, откинувшись на спинку кресла, замерла, томясь ожиданием сладострастных минут...."
Страницы: [ 1 ] [ ]
Пожилая монахиня, нервически дрожа, обнимает в тени молодую хорошенькую инокиню и, запустив к ней под мантию свои костлявые руки, мнет ей с трепетом груди, потом, двигаясь дальше по животу, щекочет пальцами еще девственные губы, окруженные вьющимися волосами первой молодости. Она дрожит, и сладострастная слюна течет между губами. Молоденькая монахиня млеет, судорога схватывает ей ноги, глаза дико блестят... Пальцы старой монахини, проскользнув между губ, погружаются дальше и щекочут внутренние стенки влагалища. Инокиня прерывисто дышит, спазмы сжимают ей горло и наконец, откинув голову, она замирает...
В двери кельи щелкнул ключ. Вошла игуменья. Несмотря на мрачный костюм, она выглядела вполне красавицей: рослая, с высокой грудью, правильными чертами лица и чудными голубыми глазами. Без сомнения, в свете, в миру, она была причиной многих взглядов, вздохов и даже слез молодых и зрелых мужчин.
Но теперь все кончено. Войдя в келью тихой поступью, она перекрестилась, зажгла восковую свечу и стала разоблачаться. Оставшись в одной сорочке, она чуть приспустила ее. Пара розовых, упругих грудей, как бы освободившись от давления невидимой руки, выглянули в разрезе рубашки, дразня своими сосками.
Немного постояв, игуменья придвинула мягкое кресло к столу, поставила свечу и уселась, смотрясь в зеркало. Прищурив глаза, она распалила свое воображение, как бы со стороны любуясь собой. Ей это помогало упиваться опьяняющими минутами...
Тонкий пальчик коснулся розовых губок... и улыбка удовольствия пробежала по лицу сидящей. Поласкав себя минуты две, она взяла подушечку и, прикрепив к ней в совершенстве сделанный резиновый мужской член, стала дразнить им губки. Дыхание ее сделалось учащенным, конвульсивное подергивание промежности указывало на приближение наиболее сильного момента возбуждения. Монахиня быстро прижала к себе подушечку с членом и замерла...
Быстро двигалась подушечка - то придвигаясь плотнее к нежным губкам, то отдергиваясь от них. Монахиня прерывисто дышала и подскакивала на кресле. Лицо разгорелось, глаза подернулись влагой и полузакрылись... Еще момент - и голова ее откинулась назад, глаза совершенно закрылись, а тяжелая русая коса упала на пол...
... Поодаль, за храмом, в нише каменной ограды приютилась беседка. Лунный свет струйками падает сквозь листву и круглыми пятнами играет на широкой скамье. Две монахини сидят на скамье, плотно прижавшись друг к другу. Одной на вид лет восемнадцать, другой - за двадцать. Младшая - блондинка, рослая девушка, с высокой пышной грудью, с нежным цветом довольно приятного лица. Красивые линии талии, расширяясь у таза, образуют нежный перегиб. Другая, постарше - среднего роста, имеет немного бледноватое, с открытым лбом лицо. Блестящие, черные как смоль глаза выдают южную натуру, натуру страстную.
Она возбуждена близостью с подругой и лунным светом. Поднятый подол черного покрывала соблазнительно открывает ее полные, бело-розовые ляжки. Она держит на коленях блондинку. Светлые волосы блондинки, играя тенями, волной ложатся в промежности. Обняв правой рукой ее талию, черноглазая погружает палец в ее роскошную растительность.
Блондинка, слегка нагнувшись, улыбается и, в приятной истоме согнув руку, ласкает горячей ладонью ляжки подруги, при этом дрожит и радостно целует ее шею.
- Душечка, сильней, сильней! - шепчет она, быстро ерзая на коленях южанки. Та ускоряет движения руки, блондинка млеет... словно ток пробежал по ее телу. Вздохнув, она замирает в объятиях подруги...
... Вдруг по ограде, ярко блестевшей при лунном свете, промелькнула тень. Какая-то монахиня в покрывале проскользнула на боковую тропинку, едва приметную для глаза. Она быстро спустилась по отлогости и села в тени кустов.
Прошло минут десять. В ночной тишине послышался хруст веток. На тропинку легла тень. Кто-то шел со стороны оврага. Монахиня поднялась и стала прислушиваться. Шаги приближались.
- Семен Петрович, это вы? - тихо спросила она.
- Я, - послышался мягкий тенор.
- Идите сюда.
Из-за кустов выступил высокий мужчина и скрылся в тени развесистого дуба, очутившись, таким образом, рядом с инокиней.
- Что это вы так поздно? Мать Митрофания из себя выходит.
- Бес попутал, совсем забыл, что сегодня моя очередь.
- Ну уж и мать Митрофания! Черт сидит у нее между ног, так и не терпится! - продолжала инокиня. - Нате, надевайте!
Мужчина надел монашескую мантию и закутался в нее.
- Идем! - сказала инокиня и взяла импровизированную монахиню за руку.
Они выбрались из-за кустов и пошли по тропинке. Инокиня пододвинулась к мужчине.
- Семен Петрович! - жалобно заговорила она. - Семен Петрович!
- Что такое?
Монахиня прижалась к нему:
- Уж будьте добры, ради бога... - и она просунула руку ему под мантию.
- Ну уж нет! - сказал он, отстраняя руку монахини. - И с одной игуменьей будет достаточно работы, а тут еще и тебя ублажать. Так вы, пожалуй, все сбежитесь ко мне. Нет, слуга покорный! Ищите другого...
- Ей-богу, не могу выдержать, Семен Петрович.
- Ну, возьми потычь пальцем. Аль не хочешь?
Они вошли в тень зеленого купола. Инокиня быстро подняла подол и, схватив в объятия Семена Петровича, терлась передом об его ляжку.
- Душечка, голубчик мой, соколик... Ну, сделай милость, - молила она задыхающимся голосом.
Семен Петрович задрожал. Монахиня быстро полезла ему под мантию...
- У, какой славненький! - залепетала она, держа в руке горячий член Семена Петровича. Прикоснувшись к нему передом, она вложила его себе между ног.
Семен Петрович немного присел. Монахиня быстро задвигала передом, охватив руками его спину.
- Еще, еще... сильней, голубчик! - Внезапно член выскочил. Семен Петрович торопливо запахнул мантию.
- Что же вы, Семен Петрович? Еще, хоть немножко, голубчик мой. Сзади уже заодно. Сделайте милость... - И монахиня, подняв рубашку, обернулась к нему задом. Две упитанные половинки бело засветились в темноте.
- Ну, где же там? - прошептал Семен Петрович.
- Здесь, здесь вот... - монахиня, просунув руку между ляжек, дрожа, сунула в себя член. - Ох, хорошо! Вот так. Ой, как хорошо! - млея при быстром ерзании Семена Петровича по ее задней части и наслаждаясь минутой сладострастия, шептала она.
- Ну, довольно! - сказал Семен Петрович, застегивая брюки и закрываясь в мантию. Монахиня же, опустив подол и обняв Семена Петровича, покрыла его лицо поцелуями.
- Ну, будет! - сказал тот. И они пошли дальше...
... Мать Митрофания только что отпила чай. Отправив свою поверенную в сад повстречать и провести в покои Семена Петровича, она, неслышно шагая по мягкому ковру, подошла к зеркалу и стала снимать монашеское одеяние. Это была рослая брюнетка с едва заметной проседью. Греческий нос, тонкие брови и бархатистые черные глаза сохранили всю прелесть, несмотря на лета.
Она скинула с себя все платья и осталась в одной батистовой рубашке. Но вот и батист сполз с ее плеч и грудою упал у ног, обнажив роскошное тело. Налюбовавшись вдоволь своими чудесными формами, игуменья придвинула кресло и опустилась в него, слегка расставив ноги. Брызнув духами, она расчесала шелковистые волосы около губок и, откинувшись на спинку кресла, замерла, томясь ожиданием сладострастных минут.
В дверях раздался стук. Игуменья вздрогнула. Стук повторился четыре раза и чей-то голос произнес:
- Во имя Отца и Сына и Святого духа...
- Аминь! - ответила она.
Портьера раздвинулась, и на пороге показалась фигура Семена Петровича, закутанного в черную мантию.
- А, Семен Петрович! - расслабленным голосом произнесла игуменья, не изменив своего положения. - Здравствуйте! Что так поздно?
Семен Петрович подошел и поцеловал полную грудь игуменьи.
- Здравствуй, мать Митрофания! Задержали. Насилу выбрался.
- А кто задержал? - лукаво спросила она. - Уж не барынька ли какая? И тонкая усмешка пробежала по ее губам.
- О, нет. Брат приехал из Москвы, - ответил Семен Петрович, скидывая верхнюю одежду и оставаясь в одной рубашке.
- Смотрите у меня! - погрозила ему пальчиком игуменья. - Брат ли задержал-то? Ну, да подойди уж сюда, мой хороший. Да что уж ты... сними рубашку-то.
Семен Петрович скинул рубашку и подошел к игуменье.
- Хороший мой, славный. Ну, ляг тут, я расчешу тебе головку...
Страницы: [ 1 ] [ ]
Читать также в данной категории:» (рейтинг: 86%)
» (рейтинг: 53%)
» (рейтинг: 89%)
» (рейтинг: 88%)
» (рейтинг: 72%)
» (рейтинг: 87%)
» (рейтинг: 84%)
» (рейтинг: 88%)
» (рейтинг: 89%)
» (рейтинг: 87%)
|